Пацифист. Берта

- А-ну, зараза! - подкрикивал звонко мальчишка и тоже лупил палкой по ближайшему коровьему заду.

Сержант Серегин крикнул:

- Принять левее.

Строй свернул с дороги, перепрыгнул канаву и побежал дальше краем колхозного поля, наступая и вдавливая в землю молодую свеклу.

- Доброго здоровья, солдатики,- приветствовал бегущих старик и снял старый картуз.- Война началась? Чи шо?

- Маневры, дедушка Трофим,- ответил на бегу Серегин и снова оглянулся.- Не отставать, Миляев, не отставать!

Мальчишка остановился, завороженно глядя на бегущих солдат, и Женя успел увидеть в его глазах такой восторг, что даже не по себе стало. Чему тут восторгаться? Бегут как взмыленные лошади. Уже позади услышал восхищенное:

- Диду, як солдаты добре бигають!

После кросса была еще полоса препятствий - лабиринт, кирпичная стенка, траншея; потом перекладина, подтягивание из последних сил, потом наконец водные процедуры у умывальников, висевших в ряд на доске и наполненных водой суточным нарядом.

После такой «зарядки» силы были полностью истощены, хотелось упасть в траву и уснуть крепко, и крупнокалиберная перловка казалась тяжелой, словно и не каша это была, а пушечные ядра.

Занятия по общевоинским уставам проводил прапорщик Циба. Говорил занудливо, с местным акцентом, делая неправильные ударения в словах, и, может быть, только это, непривычно терзая слух, не давало возможности уснуть мертвым сном.

Впрочем, не только это. Неожиданно громко прапорщик командовал:

- Отделение, встать!

Все тотчас вскакивали, а однажды сонный Свинцицкий, тоже вскочивший вместе со всеми, вдруг рухнул плашмя между столов словно подрубленный. Это происшествие ненадолго оживило, но прапорщик оставался строг.

- Рядовой Свинцицкий! Сколько военнослужащих положено на одно очко?

Тот моргал глазами, не понимая, о каких таких очках говорит прапорщик, но надо было что-то отвечать, и он ответил.

- У меня зрение нормальное, я не ношу очки…

- Оно и видно,- шутил прапорщик.- Глаза как юбилейные полтинники.

Свинцицкий покраснел, опустил смущенно голову. У него глаза всегда грустные, белесые брови изогнуты страдальчески.

- Повторяю для непонятливых.- Прапорщик будто забыл дать команду «Садись!», и его слушали стоя.- Устав внутренней службы определяет: «В уборных оборудуются одна кабина с унитазом (очком) и один писсуар на 10-12 человек». Прошу повторить.

Все молчат.

- Повторить!

Понуро, вяло и нестройно раздались голоса.

- Вот теперь другое дело,- прапорщик остался доволен.- Садись!

И снова потянуло в сон. Ну кому это надо? Это же идиотизм какой-то. За окном идет жизнь, чирикают на ветках тополей воробьи. Вышли в поле крестьяне, точно на плантации, гнут спины, а солнце поднимается все выше и выше, а голова клонится все ниже и ниже…

- Встать!

Вся оставшаяся часть занятий по общевоинским уставам проходит стоя. Сидит только прапорщик Циба, чи-тает вслух маленькую книжицу, двигает упоенно бровями и время от времени вытирает платком вспотевшую лысину.

Ноги уже не держат, коленки дрожат, подгибаются, но падать нельзя. Женя не выдерживает. Садится на тяжелый деревянный табурет с прорезью посередине.

- В чем дело, рядовой Миляев? - удивленно приподнимает брови прапорщик.- Что за самодеятельность?

- Это ноктюрн на флейтах водосточных труб,- сказал Женя и ему стало глубоко наплевать, что будет дальше.

- Ну-ка, поднимитесь сейчас же! - Теперь уже встал прапорщик.-Что это вы себе позволяете?

Он настолько удивлен непослушанием, что говорит не требовательным, а каким-то просящим голосом.

- Сидя намного удобней, товарищ прапорщик.

- Что-о?!

Проклятье. Куда он попал? Ну хорошо, стрелять, бегать, черт возьми, это понятно. Кричать «Ура!» - это тоже понятно, на войне как на войне. Но зачем сейчас стоять?

- Женя,- тронул его за рукав Свинцицкий,- встань, пожалуйста.- Он говорил тихо и смотрел все так же страдальчески, хотя сам уже еле стоял на ногах.- Надо терпеть.

Миляев поднял на него глаза. Что он говорит? Что значит терпеть? «Тоже мне… толстовец, Платон Каратаев».

Женя встал.

- То-то же,- удовлетворенно проговорил Циба, но сам уже не садился.

Во время короткого перерыва, когда они сидели в курилке под плакатом «Бросать окурок не спеши, сперва окурок потуши», с Женей заговорил Свинцицкий:

- Это ведь только начало, дальше труднее будет. Пока мы еще со «стариками» не сталкивались. Мой брат рассказывал, что сначала тебя бьют, а потом ты бьешь. Это несправедливо, но надо терпеть.

Женя покосился на него.

- Зачем терпеть? Чтобы потом бить?

Свинцицкий покачал головой:

- Нет. Но иначе не выжить.

Следующее занятие проводил лейтенант Капустин. От изобилия писанины даже спать не хотелось. Все торопились записать слова, произносимые лейтенантом, и лишь упрямый цыган время от времени приостанавливал руководителя:

- Как-как?

Тот замедлял темп речи и повторял:

- Западная рыночная экономика непременно приведет капитализм к краху, кризис которого углубляется с каждым днем…