Читаем Парнасский пересмешник. Новеллы из истории мировой культуры полностью

В европейской культуре опиум имел несколько поэтическую репутацию – в частности, во многом благодаря творчеству французских писателей XIX века Пьера Лоти и Клода Фарера. Кроме того, уже в XVIII веке появилось интересное произведение «Исповедь англичанина – курильщика опиума». Все это окружало опиум поэтическим идеалом средства для возбуждения грез. Опиум соотносился в европейской культуре с образом таинственного Китая. Именно таким выступает образ опиума в известном фильме Режи Варнье «Индокитай».

Студенты Гейдельбергского университета курят опиум в перерыве между занятиями. Здесь учились Менделеев, Ясперс, Гельмгольц, Вундт, Фромм и Ханна Арендт

Приап

Античность совершенно не стеснялась мужской наготы. До нас дошли так называемые гермы – вертикальные плиты, которые увенчивались изображением головы Гермеса, а внизу на герме изображались рельефно мужские половые органы в натуральную величину. Причем герма являлась объектом поклонения.

Статуя Приапа, Рим, 170–240 гг. н. э. Бостонский музей изящных искусств

Приап же обыкновенно изображался с двумя половыми органами, мужскими и женскими, оголенными поднятым подолом. В подоле Приап держал фрукты – это отсылка к плодородию. Еще одна характерная черта иконографии Приапа – улыбающееся лицо, своей улыбкой он отгонял силы зла. Обратите внимание, что на скульптуре Приап изображен с покрытой головой. Покрытая голова, особенно у мужчины, символизировала участие в религиозном культе.

Сложно поверить, но Приапа до сих пор чествуют, причем не только в Греции – по всему миру вдохновленные его образом истуканы устанавливают на огородах. Считается, что огородные пугала – это именно трансформация традиционного образа Приапа. Антропоморфные конструкции в нелепой одежде, в смешных шляпах, трусах, с блестками и всяческой ерундой как бы олицетворяют жизнерадостное божество, заодно отгоняющее зло.

Петоглашение

Есть в церковнославянских текстах такое красивое и редкое слово – петоглашение. Оно обозначает время между полуночью и утром и соответствует первому пению петуха. В это время произносятся особые молитвы – полунощные, иначе называемые курогласными. В общем, дарю вам и петоглашение, и курогласие.

Памятник псу Султану, одному из первых ротвейлеров в России, собаке выдающейся женщины своего времени, графини Софьи Владимировны Паниной. Скульптура установлена в парке ее подмосковной усадьбы Марфино

Полцарства за гуся

Абдул Мирза Юсуфов, нареченный Дмитрием и получивший от Федора Иоанновича титул князя Юсупова, однажды решил подшутить над московским митрополитом и накормил его в постный день гусятиной под видом рыбы. Митрополит очень осерчал и просил царя наказать Юсупова. Князя лишили половины имущества. Впрочем, оставшейся части хватило еще надолго.

Портреты и предрассудки

В воспоминаниях Элизабет Виже-Лебрен описывается, как в 1787 или 1788 году она встретила в опере троих посланцев Типу Султана, мусульманского правителя одного из крупных индийских государств, союзничавшего с французами против англичан.

Вид восточных послов сильно впечатлил художницу, и она просила их позировать ей, поставив тем самым в неловкое положение, ведь в исламе делать изображение одушевленных существ считается харамом и препятствованием ангелам. Поэтому посланцы майсурского султана напрочь отказались, сделав риторическое отступление и завуалировано ответив, что смогли бы позировать, только в одном случае, если сам король даст на это свое разрешение.

Должно быть, иностранцы не подозревали, сколь близка Виже-Лебрен к королеве. Сложно сказать, то ли близость с Марией-Антуанеттой помогла повлиять на решение Людовика XVI, то ли он и сам проникся духом авантюры, но индийские дипломаты получили высочайшее разрешение стать героями картин именитой художницы.

В итоге были написаны портреты всех троих послов, два одиночных и один парный.

Портрет Мухаммада Дервиш Хана – не самый типичный для Виже-Лебрен. Во-первых, он выполнен в полный рост, а во-вторых – взгляд модели отстраненный и направлен не на зрителя. Остается только гадать, как выстраивались отношения Мухаммада и Элизабет во время работы над картиной, что она писала в первую очередь, многие ли детали воспроизводила по памяти, известно лишь о впечатлении, произведенном портретом на героя.

При виде себя на холсте, посол был столь ошеломлен, что сразу же забрал картину. Из воспоминаний придворного переводчика известно, что Мухаммад Дервиш Хан сразу же запрятал портрет под кровать, а на вопрос, почему, он отвечал, что этому изображению нужна его душа. Все же мистическое чувство пересилило рациональное. Портрет буквально пришлось похищать из комнаты посла, который поймал на этом своего французского слугу и настаивал, что того необходимо казнить. Жизнь слуге удалось сохранить личным вмешательством Людовика.

А вот сам Мухаммад Хан вместе с двумя другими посланниками султана по возвращении домой был обезглавлен – за недостижение цели переговоров.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология