Читаем Парнасский пересмешник. Новеллы из истории мировой культуры полностью

Балы действительно являлись стабильным источником женских простудных и гинекологических заболеваний. Но почему? Дело в сквозняках, которые свободно гуляли и по залам особняков и по анфиладам комнат. Постоянный сквозняк, который продувал насквозь декольтированных дам и девиц, конечно, не шел им на пользу.

Неподходящее место

Старшая дочь Федора Тютчева считала Смольный неподходящим местом для своих сестер: «Я была поражена недостатками того воспитания, которое давалось детям в этом учебном заведении. Образование, получаемое там, было вообще очень слабо, но особенно плохо было поставлено нравственное воспитание».

Сама Анна Федоровна выросла в Германии, где отец находился на дипломатической службе, была выпускницей Мюнхенского королевского института и, приехав в Россию только после шестнадцатилетия, все, увиденное на «чуждой родине», сравнивала с привычными европейскими реалиями.

Особенно Тютчеву волновала нравственная жизнь в Смольном, которая заметно отличалась от атмосферы, в которой воспитывалась она: «Весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость. Хорошие ученицы, те, которые лучше других умели танцевать и грациозно кланяться, умели причесываться со вкусом и искусственно оттенять клюквенным соком бледность лица, всегда могли рассчитывать на расположение со стороны начальницы, г-жи Леонтьевой, а следовательно, и со стороны директрисы и классных дам. Дети богатых и сановных родителей составляли особую аристократию в классах. Для них почти не существовало правил институтской дисциплины. Они могли безнаказанно пропускать уроки, по утрам долго спать, не обращая внимания на звон колокола, пренебрегать обедом, подаваемым в общей столовой (кстати сказать, отвратительным) и питаться лакомствами из соседней лавочки. Как с нравственной, так и с физической стороны весь режим был отвратительный».

«Мои сестры, благодаря своим хорошеньким личикам и положению родителей, а главным образом благодаря протекции великих княгинь, пенсионерками которых они состояли (то есть им выделялось денежное содержание от княгинь), сразу попали в категорию аристократок, то есть детей, обреченных на порчу», – пишет Тютчева.

Непочтительная дочь

«Человек, преждевременно состарившийся, вызывает удивление, если не страх», – это умозаключение графиня Лидия Андреевна Ростопчина отнесла к памяти своего отца, Андрея Федоровича.

Не очень-то лестные слова, но дело в том, что младший сын всемогущего московского генерал-губернатора и правда выглядел значительно старше своих лет. И когда его будущий тесть накануне свадьбы случайно увидел в каких-то бумагах, что молодому не за тридцать, а только восемнадцать, был ужасный конфуз: жених оказался даже моложе невесты – что больше всего поразило ее саму, и о чем бы никто никогда не мог подумать, учитывая его внешность.

«Несмотря на свою преждевременную плешь, мой отец умел нравиться, когда желал. Он имел важную осанку, прекрасный рост, блестящий и игривый ум», – вспоминала 67-летняя Лидия Андревна своего папу. Прозвучит банально, но на самом деле совсем не внешности надо бояться в людях, и не внешности удивляться.

Надо отметить, что если в мусульманской культуре отношение к старости самое позитивное, то в христианском мире старость воспринималась как нечто ужасное и гадкое. Особенное возмущение вызывало желание пожилых людей заниматься сексом. Вспомним картину Пукирева «Неравный брак» или «Капричос» Гойи, в которых постоянно фигурирует образ развратной старухи.

Одолжите

Многие письма Толстому содержали слова «я ваших книг не читал, но не могли бы вы дать мне денег».

Это не то, о чем можно подумать, а Одиссей, обманывающий циклопа

Почему возникали такие письма? Потому что очень многие, не знакомые с литературным творчеством Толстого, все-таки имели какое-то понятие о его убеждениях.

Он, она и ее любовник

1872 год, богатый холостяк упорно добивается любви замужней женщины, и никакие отказы на него не действуют. Супруги решают проучить сластолюбца: он получает от нее надушенное письмо с приглашением в дом, когда мужа не будет. Явившись в назначенный час, любовник находит хозяйку лежащей в полутьме залы на диване, бросается к ней со страстными поцелуями, но встречает крепкие мужские объятия и густые усы! Это наряженный в дамское платье муж. В комнате загораются фонари, входит жена с конским хлыстом. Незадачливого ухажера порют изо всех сил, пока муж не устает его держать. Больше одинокий бродяга любви не вернется к объекту своего обожания. Хотя сдается мне, что в действительности все было не так однозначно.

Опиум для студентов
Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология