Паранойя. Почему мы?

С каждым толчком она скрипит все громче и громче. Ее наверняка слышно на весь дом, но мне настолько все равно, что даже, если сейчас начнется война, я все равно продолжу сосать язык Долгова и раздвигать для него, как можно, шире ноги, ибо под ним вся моя боль, все горе и проблемы стали ничем, растворились, забылись, ушли. Остался только он, его член и это невозможное удовольствие. И, несмотря на то, что хватило его действительно ненадолго, и через несколько толчков, он со стоном кончил мне на живот, мне этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя живой, чтобы понять, что жизнь все еще продолжается. Она все еще, мать ее, продолжается! Даже, если мне свирепо больно и так нестерпимо хочется плакать.

Глава 4

«И она всё твердила себе: всё пройдёт, время исцеляет раны, – но не верила в это.»

К. Макколоу «Поющие в терновнике»

– Ты как, Настюш? Все нормально? – натянув шорты, ложится Долгов рядом. Кровать проседает, превращаясь в гамак, и мы скатываемся в середину, друг на друга.

– Нормально, – кое – как выбравшись из-под Долгова, накидываю халат на плечи и стираю подолом холодные капли с живота. Надо бы помыться. Между ног какое-то не очень приятное ощущение, но сил никаких нет. Ложусь обратно и, тяжело вздохнув, устремляю взгляд в потолок.

Так странно… Секс по сути ничего не меняет, но в то же время все ощущается иначе, чем десять минут назад.

Наверное, не мешало бы проанализировать ситуацию и последствия, но мне тупо лень. Я устала заниматься бесконечным самокопанием и самоедством. Хочу хотя бы сегодня побыть Скарлетт О'Харой.

Не знаю, сколько я так бездумно лежу, глядя в никуда, но вскоре чувствую пристальный взгляд.

Серёжа, приподнявшись на локте, смотрит на мой профиль, не отрываясь. Это немного нервирует. Мне вдруг становиться страшно повернуться и начать разговор. Да и о чем, собственно, говорить, если я ничего еще даже не поняла?!

Тем не менее, поворачиваюсь и, мы одновременно произносим:

– Я…

– Ты…

У Сережи вырывается смешок.

– Бл*дь, чувствую себя каким-то сопливым долбанатом, – качает он головой и, смеясь, признается. – Ты меня, Настька, совсем застращала: боюсь лишний раз рот открыть.

Растерявшись, неловко отвожу взгляд. Мне и самой не по себе от его осторожности и расшаркиваний, как будто и не он вовсе.

– Даже не знаю, что сказать, – пожимаю плечами, продолжая рассматривать узор на простыне.

– Я и сам, не знаю, Настюш, – усмехнувшись, иронизирует Серёжа. – Х*евенький из меня нынче собеседник, да и любовник тоже.

Он тяжело вздыхает, а у меня снова начинает щемить. Поднимаю взгляд и, преодолевая очередной внутренний барьер, касаюсь колючей щеки.

– Это не так уж важно сейчас, – заверяю мягким шепотом и, наконец, спрашиваю то, с чего и надо было начинать разговор. – Что произошло? Петр Михайлович сказал, ты уехал решать проблему с сестрой. Что-то пошло не так?

Долгов втягивает с шумом воздух и, поджав губы, тоже отводит взгляд. Видно, что эта тема ему неприятна. В какой-то момент мне даже кажется, что ответа не последует, но, помедлив, Сережа все же устало признается:

– В том и дело, что все так, Настюш.

– То есть ты… ты убил ее? – запнувшись, выдавливаю ошарашенно. Несмотря на то, что я всем нутром ненавижу его сестрицу, меньше всего мне хочется, чтобы он пачкал об нее руки и брал такой тяжкий груз на душу.

– Нет, Насть, я не настолько еще оскотинился, чтобы замочить собственную сестру, какой бы тварью она ни была, –  будто прочитав мои мысли, криво ухмыляется он, я же облегченно выдыхаю.

Сережа поднимается с кровати и, достав сигареты, подходит к окну. До меня же только сейчас доходит, что его, похоже, задели мои предположения.

– Сереж, – подойдя к нему, нерешительно заглядываю в лицо и сажусь на подоконник. – Я не имела в виду, что ты настолько беспринципный человек, я просто… Не знаю… с волками жить по-волчьи выть, поэтому подумала так.  Да и она заслужила, как бы жестоко это ни звучало. Ненавижу ее! Если бы не она…

Перед глазами проносится, как я прошу ее позвонить Долгову, а она насмехается надо мной, и меня захлестывает бессильной злобой вперемежку с болью. Глаза обжигает, будто кислотой, слезами, а по телу проходит мелкая дрожь.

– Шш, котенок, – притягивает меня Долгов к себе и, выбросив недокуренную сигарету в окно, обещает. – Скоро она останется без штанов и надолго сядет. Поверь, для нее это хуже смерти.

– Вот как? – снова заглядываю ему в лицо.

– Да, процесс запущен. Именно этим я и занимался все эти дни: крысил, как последняя гнида, – иронизирует он, не скрывая горечи и, невесело усмехнувшись, будто самому себе, добавляет. – Не то, чтобы для меня это в новинку. Бизнес – штука не для брезгливых, но…

– Но она – твоя сестра, – все поняв, озвучиваю то, что он умолчал. Сережа тяжело вздыхает и, отстранившись, снова тянется к сигаретам. Закурив, задумчиво смотрит вдаль, я же смотрю на его профиль, с удивлением отмечая, что он у него истинно греческий, и не знаю, что сказать.