Паранойя. Почему мы?

– Как думаете, она может… может его убить? – сама не знаю, зачем озвучиваю этот вопрос, ведь ответ шит белыми нитками. Наверное, мне все же хочется наивно верить, что кровь не вода, но Петр Михайлович не позволяет.

– Ох, Анастасия, – вздыхает он. – Еще недавно я бы возмутился и кричал с пеной у рта, что такое невозможно, а теперь… хрен его знает, что в ее башке. Но, если что-то случится, тебя спрячут, все у Серёжки для тебя подготовлено на этот случай, не бойся.

У меня вырывается смешок, ибо это больше всего и пугает, а еще злит. Я не понимаю, как он так мог?! Даже не попрощавшись, ни слова не сказав! А еще эта его шуточка «все равно скоро помирать».

Ночью я опять не сплю, брожу у окна, заламывая руки и замирая от каждого шороха, молясь, чтобы ничего не случилось. Все-таки нет ничего хуже неопределенности и неизвестности. Воображение подкидывает картинки одна страшней другой и, как ни стараюсь, не могу себя ничем отвлечь. К счастью, на рассвете усталость все же берет свое.

Мой день снова начинается далеко за полдень. Проснувшись, сразу чувствую, что что-то не так. По-другому. Подрываюсь с кровати и, будто врезаюсь на полной скорости в грузовик, обнаружив, забившегося в углу Дольчика.

Какой радостью, шоком и удивлением меня захлестывает, вряд ли можно описать. Наверное, так себя чувствуют люди, вернувшиеся после долгих скитаний домой. Глядя на нашего с Глазастиком кота, я будто возвращаюсь в свою прошлую жизнь, где мама поутру вплывает в мою комнату в своем шелковом кимоно и, раздвинув шторы, напоминает, что у меня полчаса до завтрака. Позже прибегает Каролинка с Дольчиком и, забравшись ко мне на кровать, обнимает меня, не оставляя шансов встать вовремя. Мы по очереди гладим кота, щекочем друг друга, бесимся, мама ругается, подгоняя нас, а после все вместе мы спешим на завтрак, надеясь, что Можайский еще не вернулся с тренировки.

Эти воспоминания вызывают жгучую боль, но я все равно рада, что Серёжа привез мне кусочек моего прошлого. Со слезами прижимаю к себе Дольчика, целую в недовольную мордочку и переполненная радостью, и облегчением, бегу искать Долгова.

Однако в доме никого нет, во дворе встречаю только Леху.

– Где все? – кивнув в знак приветствия, спрашиваю взволнованно. От беспокойства диафрагму сводит судорогой и, не смотря на сорокаградусную жару, меня пробивает озноб.

– А они поехали сено заготовить, да там еще на другой пасеки у Петра Михайловича дела какие-то, – отвечает Леха таким обыденным тоном, словно это все в порядке вещей. Он еще что-то говорит, а меня колотить начинает от бешенства.

Значит, я трое суток не сплю, трясусь, как припадочная от страха, а Долгов просто заявляется: ни здрасти, ни до свидания, и едет какое-то сено заготавливать. Нормально? И это еще, не считая того, что он ни словом не обмолвился, что может уехать и не вернуться. Что это за отношение такое?! Я кто для него? Кукла что ли какая-то, раз можно не брать в расчет мои чувства и переживания?

Так я распаляю себя до позднего вечера, готовясь высказать все, что я думаю по этому поводу. Однако, стоит выскочить во двор на звук подъехавшей машины и увидеть пьянющего Долгова, как горло перехватывает спазм, и все слова сгорают во вспыхнувшей тут же радости и злости.

– Привет, маленькая. Как дела? – как ни в чем не бывало, дебильновато улыбается этот идиот, и это становиться последней каплей. Меня накрывает таким возмущением и обидой, что едва сдерживаюсь, чтобы не врезать ему по пьяной, блажной роже.

– Пошел ты, придурок! – задохнувшись от подступивших слез, разворачиваюсь и иду к себе в комнату. Хлопнув со своей дури дверью, обессилено опускаюсь на кровать и даю волю слезам. Такой меня и застает Долгов, нагло вваливаясь без стука и приглашения.

– Настюш, ну что опять? – опускается он на корточки передо мною, едва не завалившись на бок, чем доводит до белого каления.

– Что опять? – ору не своим голосом, захлебнувшись бешенством. – Ты вообще нормальный, нет? Тебя трое суток не было, я не знала, что думать, а теперь ты заявляешься пьяный и говоришь мне «что опять»?

– Настюш…

– Че ты мне Настюшкаешь?! Ты даже не предупредил меня, что уедешь, и что могут быть проблемы! И сегодня опять, приехал и ничего не сказал! Думай, Настенька, что хочешь, а я бухать поехал.

– Я просто не хотел тебя будить и беспокоить.

– Будить и беспокоить? – вырывается у меня шокированный смешок. Я просто выпадаю в осадок с такой «заботы». – Ты вообще что ли дебил?! Я три ночи не спала, тряслась от неизвестности! Какое, нахрен,  беспокоить?! Ты совсем… Ты… – у меня слов не хватает, дыхания и сил, поэтому, дрожа всем телом от разрывающих на части эмоций, требую. – Иди отсюда, ради бога. Иди, пока я тебе голову не разбила чем-нибудь!

Я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он намертво держится за мои ноги и пьяно бормочет: