Паранойя. Почему мы?

– Ну, прости меня, маленькая, прости. Я просто хотел, как лучше. Знаю, что дебил, придурок. Знаю, что за*бал своими проблемами, и ты на это не подписывалась. Будь я на твоем месте, я бы тоже послал такого долбо*ба, но не гони меня, Настюш, хотя бы сегодня не гони. Х*ево мне! – шепчет хрипло, уткнувшись лицом в мои колени.

Застыв истуканом, сглатываю колючий ком и не знаю, куда деть задрожавшие руки. Долгов втягивает с шумом воздух, прижимается сильнее и трется колючей щекой, выпрашивая  ласку, будто потерявшийся пес.

У меня внутри все начинает гореть и так больно становиться, что дышать нечем.  Смотрю сквозь слезы на отросшие волосы, и сжимаю в кулаке покрывало, борясь с треклятыми чувствами, рвущими на части.

Жалко дурака. Господи, как же жалко!

Люблю ведь. Все равно люблю его, несмотря ни на что.

У меня вырывается всхлип. Долгов замирает, но тут же торопливо просит, покрывая мои бедра лихорадочными поцелуями через ситец:

– Я уйду, маленькая. Уйду, если тебе так тяжело и не можешь…

– Замолчи! – обрываю его пьяный бред и, заключив щеки в ладони, заставляю взглянуть на меня.

Несколько долгих секунд мы смотрим друг другу в глаза. Вокруг кромешная темнота, но все равно его отчаяние бьет наотмашь. Я не знаю, что произошло, но, видимо, что-то очень-очень серьезное, раз он в таком разбитом состоянии и, мне становиться дико страшно. Знаю, что он будет биться до последнего. Знаю, что лучше сдохнет, но не опустит рук.  Но боже, как же это невыносимо видеть его такого сильного, гордого загнанным в угол.

Сама не замечаю, как начинаю гладить его лицо. Глажу, он горячо и благодарно целует, куда придется, а я плачу и плачу…

Пытаюсь что-то выдавить из себя. Но не знаю, что. Да и нечего мне сказать по сути.

Внутри меня выжженная пустыня и неутихающая боль. Я не могу простить, не могу преодолеть эту пропасть, но я все еще люблю его. И я ему нужна. Я знаю, что очень-очень ему сейчас нужна. Поэтому просто берусь дрожащими пальцами за пуговицы халата и начинаю расстегивать.

Долгов втягивает с шумом воздух, а я замираю на полпути. Снова встречаемся взглядами. И он все-все понимает.

Понимает, что это все, что я могу. Что даже это для меня слишком.

 В какой-то момент мне даже кажется, что откажется. Но нет. Приблизившись вплотную, раздвигает мои ноги шире и, не отрывая взгляд, целует. Этот поцелуй жадный, соленый и горький от слез. От Долгова несет спиртягой, сигаретами и скошенной травой вперемешку с потом, но мне не противно. Напротив. Я хочу.

Низ живота тяжелеет, а между ног начинает сладко поднывать. И я ненавижу себя за это. Просто не понимаю, как вообще могу. Перед глазами мама, Глазастик и я не в состоянии сдержать слез.

Простите меня! Пожалуйста, простите! – шепчу про себя, подставляясь под торопливые, лихорадочные поцелуи. У Долгова трясутся руки, как у мальчишки, он дрожит, словно дорвался до мечты. Меня и саму трясет, как припадочную.

Путаемся в одежде, целуем друг друга невпопад, стукаемся зубами. Все так неловко, неуклюже и торопливо, что невозможно надышаться, насладиться, прочувствовать, но и хоть чуть-чуть притормозить тоже нет сил.

Долгов, сдернув халат с моих плеч, отчего тот повисает где-то на предплечьях, обхватывает своими ручищами мою грудь, сжимает с силой и, соединив, припадает к ней лицом. Втягивает с шумом и наслаждением мой запах, словно никогда ничего вкуснее не пробовал, и проводит языком по соскам. В следующую секунду он маниакально облизывает их и одержимо сосет, жадно захватывая чуть ли не по полгруди.

Это выглядит настолько дико и сексуально, что меня от одного вида бросает в сладкую дрожь, а от ощущений становиться горячо и влажно между ног. Я хочу Долгова. До дрожи, до ломки его хочу и презираю себя за это: за эту дрожь, за это возбуждение, за свой влажный, щедрый отклик на каждое прикосновение и за этот нестерпимый кайф, в котором я тону с каждой секундой все больше и больше, готовая на все. Поэтому, когда Серёжа прокладывает поцелуями дорожку к моим влажным насквозь трусикам и, отведя их в бок, проводит языком по мокрым вхлам губам, слизывая смазку, отталкиваю его.

– Что такое, Настюш? – мгновенно напрягается он.

– н-Ничего, просто… не надо, давай без этого, – торопливо прошу и тянусь к завязкам на его шортах, чтобы избежать развития темы, но не тут -то было. Долгов перехватывает мои руки и, заставив смотреть в глаза, спрашивает:

– Ты боишься или стесняешься из- за той х*йни, что я тебе наговорил тогда от злости?

Я краснею, только сейчас вспомнив тот «секс» и все, сказанные Долговым слова.

 Как ни странно, но моя память настолько приглушила яркость того эпизода, что я не испытывала каких-то сильных эмоций относительно него. Да, обижал и возмущал сам факт, но на фоне всего со мной произошедшего та боль и унижение просто меркли. Я воспринимала все случившееся как-то ровно и спокойно. Не считала нормальным, понимала, насколько это все неприемлемо, но не культивировала в себе какие-то комплексы и психологические травмы.