Паранойя. Почему мы?

С этими словами выскакиваю на улицу. Меня трясет, как припадочную. Задыхаясь и дрожа всем телом, бегу по дороге, пока в пятку не впивается что-то острое.

Охнув, едва не падаю, но Долгов не позволяет, вовремя подхватив.

– Маленькая…

–Никакая я тебе не «маленькая»! Выросла уже! – огрызнувшись, отталкиваю его и, в очередной раз оступившись, меня прорывает. – Господи, зачем я с тобой связалась. Ну, зачем?!

– Настюш, ты в одних носках, иди сюда, здесь много стекол, – пытается он перехватить меня, но я отталкиваю.

– Да отвяжись ты! Какие носки?! Какие, бл*дь, носки, я дышать не могу! Понимаешь ты это или нет? Носки какие-то! – кричу на всю улицу, срывая связки. Тут же цепной реакцией в каждом дворе начинают лаять собаки, а в домах загораться свет.

Долгов, поджав губы, втягивает с шумом воздух и напряженно оглядывается по сторонам.

– Насть, ты привлекаешь внимание, пойдем в дом, там поговорим.

– Да мне плевать! Я тебя тащиться за мной не просила. Угомони лучше своего родственничка! Меня достало, что каждый теперь считает своим долгом проехаться по мне и высказать, какая я тварь, раз посмела залезть в трусы к такому добропорядочному семья… а-а, – договорить не успеваю, Долгов, словно неандерталец, забрасывает меня к себе на плечо, как тряпичную куклу – головой вниз.

От столь резкой смены положения, у меня темнеет в глазах и, первые несколько минут я просто пытаюсь справиться с головокружением и сверкающими мушками. Когда мне это удается, мы уже в  доме, а в следующее мгновение я лечу на мягкую, чисто-совковую, пружинную кровать. Меня подбрасывает, как на батуте. Дыхание перехватывает и на долю секунды, позабыв обо всем, я даже испытываю иррациональный восторг.

Теперь становится отчетливо понятно, почему люди от безысходности подсаживаются на наркоту разных видов. Я тоже сейчас готова отдать все, лишь бы на пару минут избавиться от этой тяжести, от этой бессмысленности, когда ничего не хочется и не можется. Поэтому вместо того, чтобы высказать все, что я думаю о Долговских методах затыкать рот, тихо прошу, прекрасно понимая, впрочем, что это обреченная на провал идея:

– Достань мне траву или какие-нибудь таблетки, или что-нибудь, мне без разницы!

– Что? –  застыв в изножье кровати, меняется Долгов в лице. – Ты совсем еб*нулась?

– А что не видно? Ты не видишь, как мне плохо? Не видишь, что меня на части разрывает, я на стены лезу. У меня внутри какое-то месиво. Его, будто придавило. Оно кипит, бурлит и не находит выхода, а я не могу никак эту тяжесть скинуть, не могу все это выплеснуть. Мне плохо, мне так плохо… Неужели ты этого не понимаешь? – задрожав, захлебываюсь слезами.

– Понимаю, Насть, –  преодолевая расстояние между нами, садится Долгов на кровать, – но это не выход.

– А что тогда выход? Окно или веревка с мылом?

– Не неси х*йню! – поморщившись, отрезает он. –  И чтоб я больше не слышал про наркоту и прочую дрянь, иначе я тебя сам, своими собственными руками удавлю!

– Ну, удави, хоть отмучаюсь, наконец, – огрызаюсь на голом упрямстве, хоть и понимаю, как это по- детски звучит. Долгов, естественно, закатывает глаза.

– Займи себя уже чем-то, Насть, – советует он устало. –  Целыми днями лупить в потолок, у кого угодно чердак отъедет.

– Серьезно? И чем же мне себя занять? Посоветуйся, доктор Сергей Эльдарович, вы же все знаете.

– Да хоть чем, Насть! Рисуй, к универу готовься, читай, изучай что-нибудь… Че, занятий что ли нет? Скажи, что тебе надо, и тебе привезут.

– Мне надо, чтоб ты, твои родственнички, враги, друзья, окружение – да всё, что с тобой связано отвязалось от меня раз и навсегда! Можно это как-то поскорее устроить? – чеканю ядовито, задетая за живое этими, больше похожими на отмашку, нравоучениями, словно я какой-то блажью страдаю.

Долгов в очередной раз тяжело вздыхает и, махнув рукой, будто говоря: «Да иди ты на…», поднимается и уходит.

Когда за ним закрывается дверь, сворачиваюсь клубочком на кровати и даю волю слезам.

Наверное, это звучит смешно, но я устала от собственных психов, перепадов настроения, от себя самой: истеричной, душной, мечущейся и не знающей, что с этим делать.

Долгов прав: необходимо занять голову чем-то, чтобы не сходить с ума, но проснувшись на следующий день, я чувствую себя такой разбитой, что едва могу подняться с кровати. Однако, беспощадно-палящее, июльское солнце, пробивающееся сквозь тюль и жуткая духота в комнате не оставляют шанса. Валяться взмокшей и липкой на влажной от пота простыне противно.

Поднявшись с кровати, первым делом открываю окно. Свежести в комнату это отнюдь не добавляет, но деревенский, летний запах душистого разнотравья лугов оказывает поистине терапевтический эффект, и я чувствую небольшой приток энергии. Подставив лицо под горячие лучи солнца, закрываю глаза и втягиваю чистый, медовый аромат.