Паранойя. Почему я?

Может, Лариса и в самом деле беременна, поэтому он решил не тянуть? – поднимают голову мои сомнения. Но я тут же напоминаю себе, что это писано на воде. И возможно, все дело в том, что я и правда, настолько достала своим недоверием и психами, что Долгов просто-напросто устал с ними бороться в одиночку. Но ведь можно было тогда взять трубку и сказать все это.

 С другой стороны, я ведь тоже отмалчивалась. Может, он так пытается меня проучить: показать, насколько это выводит из себя?

Я снова не знала, что думать и как поступить. Продолжать настойчиво звонить и искать встреч не хватало смелости, да и гордость не позволяла. В конце концов, я ведь дала понять, что признаю свою ошибку. Он взрослый мужчина вряд ли ему нужны мои слезные заверения в любви и ползания на коленях. Нет -так нет. Может, оно и к лучшему.

Вот только лучше не становилось. Я пыталась отвлечься, запрещала себе вспоминать, уйдя с головой в учебу и творчество. Как одержимая я штудировала учебники, даже, если приходилось перечитывать одну строчку по сто раз. Рисовала каждый вечер, осваивая новую технику, а после изматывала себя перед сном в бассейне, но все равно ночью неизменно погружалась в свой персональный ад из воспоминаний и нестерпимого желания позвонить, написать, а то и вовсе наведаться в гости. Меня разрывало на части от тоски. Я скучала по Долгову, мне так его не хватало, что уже даже становилось плевать на все обиды. Я готова была поверить во что угодно и сотню раз извиниться, лишь бы он был рядом.

Но окончательно мне снесло крышу во время ужина с девочками с курсов по английскому. Мы ожидали десерт, когда мимо нашего столика прошел солидный мужчина крепкого телосложения с такой же стрижкой, как у Долгова и похожей походкой. Позади него шла высокая блондинка. Поняв, что она с ним, меня, будто перемкнуло. Не соображая, что творю, я соскочила со своего места и поспешила за ними к выходу из ресторана.

– Серёжа! – кричу, выбежав на крыльцо.

Пара замирает возле подъехавшего внедорожника.

– Это вы мне? – обернувшись, недоуменно вскидывает бровь мужчина. Его спутница, прищурив свои густо-накрашенные глазенки, тут же окидывает меня оценивающим взглядом.

– И-извините! – выдавливаю из себя с облегчением и в то же время разочарованием. Кажется, я уже согласна увидеть его с другой женщиной, только бы увидеть.

В ресторан возвращаюсь выжатая, как лимон, и сразу же иду в туалет. За один миг я испытала такой калейдоскоп эмоций, что теперь не могла прийти в себя. Внутри все горело. Выносить эту пытку больше не было сил. Поэтому, забив на гордость и недавно полученные уроки, достала телефон и написала Долгову все, как есть:

«Пожалуйста, давай поговорим. Мне очень плохо, я не могу без тебя. Знаю, я повела себя глупо. Я – дура. Прости, пожалуйста. Ты мне очень нужен. Перезвони!»

Отправив сообщение, сажусь на крышку унитаза и напряженно жду. Перечитывая снова и снова свое послание, меня передергивает от стыда и унижения, но я не знаю, чем еще можно пробить эту стену, если даже моя искренность не в силах.

Долгов молчит. Не выдержав, набираю ему сама, но в ответ раздаются короткие гудки и так несколько раз, давая понять, что меня заблокировали.

Наверное, так больно мне еще никогда не было. Не зря, видимо, говорят, что равнодушие страшнее ненависти. А то, что Долгову все равно, я больше не сомневаюсь.

Если бы он что-то чувствовал, разве смог бы столько дней игнорировать? Да и чего ради? Холодная война вообще не в его характере. Значит, я все-таки была для него не более, чем развлечением. Лариса оказалась права: я – просто очередная, которую слили, как только стала надоедать.

Ночью снова вскрываю себе мозг, пытаясь осознать и принять то, что Долгов меня бросил. Мысль, что больше не будет наших сумасшедших встреч и всего того, что мы запланировали: что дом у океана так и останется несбывшейся мечтой, доводит меня до отчаяния. Оно встает колотым стеклом под закрытыми веками, и утром это отчетливо видно, стоит только взглянуть в зеркало.

Мама, естественно, не оставляет без внимания мой внешний вид и весь завтрак распекает меня за то, что я ни в чем не знаю меры: ни в любви, ни в еде, ни в учебе.

– Фанатизм в любых его проявлениях убивает в женщине всякую сексуальность и красоту, – поучает она, когда папа Гриша выходит из-за стола. –  Посмотри на себя: то любовь тебя закружила, не спала – не ела, дошла до ручки. Теперь страдаешь: жрешь, как не в себя, учишь днями и ночами. Под глазами синяки, вся отекшая… Ну, мера-то должна быть хоть какая-то. У тебя уже вон джинсы скоро по швам пойдут. Ты немножко-то следи!

Я молча киваю, отвечать что-то нет ни сил, ни желания. На меня волнами накатывает какая-то апатия и безразличие, поэтому я также без лишних слов соглашаюсь поехать в спа – центр и до вечера кочую с обертывания на массаж, с массажа в турецкий хамам, с хамама в джакузи.