«Три дня назад я мотал срок и рубился в покер, а теперь... - Мариус передвинул флажок Макарова на режим огня. - Теперь я дырявлю себе череп, потому что это единственный способ выжить. Рассказать бродяге Коджо - он бы меня на смех поднял... Кстати, может, Коджо теперь тоже там?» Воспоминания о сокамернике придали уверенности.
Взглянув на Кимико, Давид кивнул.
Бах! - первой застрелилась японка. Хрупкое тело вздрогнуло, на стену брызнул кисель из крови и мозгов. В комнате запахло порохом и смертью. Уверенность Мариуса накрылась медным тазом; он даже не успел зажмуриться. Труп завалился на бок. «Надо было стрелять первым. Давай, трус! Ежели сестрички решились, значит, дело верняк! - Давид зажмурился, буквально вдавливая ствол в нёбо. - Давай, усатое ссыкло! Жми на курок! Жизнь продолжится! Ты мочил других, так и себя прикончи! Жми! Жми, сукин сын! Жми!!!»
Бах! - громыхнул второй выстрел. Плечо Давида пронзила острая боль; она прошлась по нервам обжигающей волной, тут же расслабив все мышцы. Правая рука обмякла. Пистолет упал на пол и залетел под кровать. Скрючившись, Мариус задышал быстро, злобно, тяжело - он не мог понять, что происходит; то ли от неожиданности, то ли от того, что по венам циркулировал чистейший адреналин. И только подняв голову, он сквозь слёзы заметил направленное в него дуло револьвера - увиденное расставило всё по местам.
- Ты-ы-ы?.. Мандарин, какого хуя?! - Давид покосился на дырку в плече, словно это плечо принадлежало не ему; рубаху пропитала горячая кровь. - А-а-а, бля-я-ять... За что?! Да я!.. я тебе сейчас кадык выгрызу, ты, падаль!
Встав с колен, Родион попятился к рюкзаку. Взирающее на Мариуса дуло покачивалось, но каменная физиономия монаха указывала на то, что выстрелить снова его не затруднит.
- Прости меня, Давид. Шанс только один. Действовать нужно было наверняка.
- Чего?.. Какой ещё шанс, ты, плешивая скотина?!
- Шанс поговорить наедине, - монах достал из бокового кармана бинт и бросил его к ногам Давида. - Я всё объясню, но сперва перевяжи себя. И не вздумай глупить, в барабане ещё пять пуль. Попробуешь напасть, не дослушав - я колебаться не стану.
- Ну и кр-р-рыса же ты!.. - прорычал Давид, отгрызая край бинтовой упаковки. Вытянув шею, он заглянул за спину: пуля прошла на вылет. Повезло. Впрочем, какая разница? Он ведь намылился в «Дронариум». Вот только позволит ли Родион ему самоубиться? «Чего этот чеканутый придурок удумал?.. И принимают ли святейшие покои нашпигованных револьверным калибром .44?» Мариус пополз к бутылке с разбавленной спиртягой - Родион не стал делать замечаний и терпеливо ждал.
Наложив повязку, Давид затянул узел зубами. Кровотечение остановилось, но режущая боль становилась только сильнее; ещё немного, и она начнёт выталкивать зубы из дёсен.
- Я всё! Теперь объясняйся, мудила.
- Кимико лгала нам, - равнодушно проговорил Родион. - Я не знаю, что произошло с Бойченко на самом деле, потому что на подходе к Одессе Кимико ввела меня в гипноз.
Мариус желчно скривился: по покрытому испариной лбу расползлись морщины.
- Гипноз?.. Капитально же тебе лысину напекло.
- Она внушила мне всё то же самое, что пересказала тебе. Однако я видел. Видел, как она меня гипнотизировала.
- Прости за любопытство, но как ты мог видеть свой же гипноз?
- Так же, как и ты видишь то, что сокрыто от людских глаз. Ты ведь знаешь: реверс не умеет хранить секреты. Реверс показывает и рассказывает. Ты сам слышал историю Кимико, Давид. Она выкарабкалась с третьего уровня только благодаря Альману Машаракти. Это он научил её гипнозу. Стоило нам узнать тайну «Дронариума», как на нас тут же полилась ложь. Квазар - обман. Гвонва - обман. Вера - обман. Спасение Антона - обман. Непричастность Кимико - вот что главный обман. Если мы пойдём за нею, мы лишь ещё глубже вобьём в мир кол мучений.
Мариус посмотрел на труп японки: а ведь в словах Родиона присутствовала некая толика истины. Кимико не стала рассказывать монаху о раздвоении; о том, каким образом они попали в «Союз». Эти оторвы тем же макаром могли облапошить и его.
- Да, соглы, эта вундеркинд не сахар. Но в меня-то зачем стрелять?
- Ты не обязан ей помогать. Не обязан идти за нею в «Дронариум». Она использует тебя. Она внушит тебе свою святость. Её судьба должна решиться сама.
Угрюмо фыркнув, Давид осмотрелся:
- И что ты предлагаешь? Покуковать здесь? Сдохнуть от обезвоживания, а после пополнить ряды неупокоённой нежити?
- Они не нежить!.. - с досадой отозвался Родион; надев капюшон, он задумчиво уставился на револьвер. - Я чувствовал их страх, Давид. Их боль. Их недопонимание. Я видел, как они злы. Они жаждут отмщения. Все до единого. Эта притаившаяся в земле мощь, её невозможно вообразить. Обида, способная перетирать миры в пыль. Они желают впитать в себя всех и вся, чтобы разбить осколок ужасных страданий на множество маленьких осколочков. Если оставить всё как есть, эта сила изничтожит всё. Я... я не могу их так оставить, дитя. Я виноват. Я... призван отмыть грех. Призван спасти их. А ты... ты поможешь мне. Станешь моим проводником. Моим маяком.