ПАРАЛЛАКС 606. Том II

- Эй-эй, постой-ка! - тут же запротестовал Мариус. - Ты меня в свои разборки не втягивай, лады? Твои грехи - это твои грехи, а я сам по себе... Понимаю, у тебя сложное прошлое, но я на всё это не подписывался. Я просто пытаюсь сбежать. Пытаюсь выжить...

- Люди горели во имя богов, Давид. Но богов больше нет, а значит, людям же всё и разгребать.

- Нет! Без меня! Делай что хочешь, а я в «Дронариум». Если тебе полегчает, я рвусь туда не из-за девчонки. Просто там лучше, чем здесь.

Монах указал револьвером на дверь:

- Прости, но тебе придётся пойти со мной.

- Старик, окстись. Окстись, ёб твою!..

Тягуче скрипнула пружина курка.

- Бери свечу, дитя. Не вынуждай стрелять в тебя снова.

Выйдя на крыльцо, Мариус осмотрелся: заправку окружала тьма. Непросветная, глубокая, истинная, словно домик стоял на острове в океане совершенной пустоты. Огонёк свечи задрожал, и корни устилающих землю рук принялись расползаться.

- Шагай, - велел Родион.

Давид нехотя пошёл вперёд. Скользкие конечности вились подобно кобрам в брачный сезон. Запястья прятались от света; переползали друг через друга; рыхлили иссохшийся грунт. Мариус оглянулся: заправка отдалялась. Так же медленно исчезала и надежда на спасение. Но что он мог противопоставить Родиону?.. В левой руке - свеча. Правая болтается в повязке. Давид попытался пошевелить пальцами: не разжимаются. «Гадство, ещё и лучевой нерв в утиль... Остаться одноруким инвалидом? Отпад». Мариус искал глазами хоть что-то, обо что можно убиться. Торчащий из земли сук. Острый булыжник, в который можно впечататься лбом. И, как назло, ни-че-го.

- Остановись, - проскрипел старец.

Давид развернулся: они отошли от заправки настолько, что заколоченные окна мерцали едва заметными полосами.

- И что дальше?.. Позовёшь бабаев на чаёк? - съязвил Мариус.

- Пришло время разделить боль улья страдающих сознаний... - закряхтев, Родион улёгся на траву; он всё ещё держал револьвер, но уже не целился. - А теперь... отступи на шесть шагов, дитя. И пусть вселенная узрит, как я жертвую собой во имя великого равновесия.

Дважды повторять не пришлось - Давид исполнил просьбу монаха, и того поглотила непроглядная диффузия тьмы. Шорохи зазвучали интенсивнее. Хриплое дыхание старца ускорилось, и архимандрит закашлялся. Мариус попятился - раздался крик. Дикий и болезненный, его аж передёрнуло. С одной стороны, Давид радовался, что теперь дед тоже испытывал боль, с другой - он даже представить боялся, что монах сейчас испытывает. «Да и какая разница? Он своё хотел - получите и распишитесь... Надо сваливать, Дэви. Рвать когти, пока не стало слишком поздно». Вдохнув полными лёгкими, Мариус поковылял к заправке. Позади зазвучал душераздирающий рёв. Всхлипы и вопли сменились жуткими утробными стонами - Мариус перешёл на трусцу. Он думал о чём угодно, но только не о Гвонве. О валяющемся под кроватью стволе, о «Дронариуме» и о том, что он полюбэ из него слиняет... Не просто в реверс, а в реальный мир! В настоящий. С пивом, пошлыми сисястыми девками, мотоциклами, блек-джеком и забористой шмалью. Да, он поставит эту гигантскую улитку раком. Однозначно. Уж он-то в этом деле мастак. Нужно только сначала в неё попасть.

Забитый досками свет приближался.

Ещё немного. Десять метров, две двери - и боёк уже разбивает капсюль.

Совсем чуточку - и пуля вламывается в череп.

Над Давидом что-то пролетело. Что-то огромное, как Боинг, но беззвучное, как сова. Мариус ощутил лишь мощный поток воздуха, что прижал его к земле. Заправка затрещала, как под натиском великана, и развалилась; казалось, давление тьмы вдавило её в грунт. Ударная волна была такой силы, что Давида отбросило. Пролетев, он упал на спину: позвоночник пронзила боль, а потухшая свеча выскользнула из руки. Всё вокруг поглотил мрак, и вот тогда-то Мариус впал в реальное отчаяние. Всё, чем он грезил, рассыпалось трупным пеплом. Теперь он мертвец. Только не обычный мертвец, а тот, что превратится в мерзкого агнца преисподней.

Нащупав в кармане отцовскую зажигалку, Давид щёлкнул кнопкой.

Пламя осветило обломки досок, окровавленную повязку, песок.

И его. Перед Давидом возвышался фантом с двумя затмениями вместо глаз. Светящие кольца напоминали кольцо той самой конфорки «Дронариума». Кольцо белизны, что пожинало души и рождало пепел.

- И снова здравствуй, Давид. Спасибо, что проводил меня в последний путь. Теперь же я вернулся.

- Р-родион?

- Это имя больше ничего не значит, дитя. Теперь я стал той самой тьмой, что мы когда-то пытались осветить. Той самой истиной, что мы так долго искали. Я принял обет страдающих душ, став их пастырем. Их вечным поводырём. Я хотел взять их боль, но они дали мне свою силу.

- Т-ты... стал... чудовищем.