Да нет, со вздохом подумала Либби. Она и в худшем случае не смогла бы исполнить угрозу, которая подействовала бы на Эзру. К тому же кто знает, вдруг он сам убил бы ее или даже себя? Он же упоминал, что у него есть план.
Правда ли ее бывший возлюбленный – такой злодей? При мысли об этом Либби снова задрожала от страха. Господи боже, как она вымоталась. А может, стоило остаться в том номере мотеля? Вдруг удалось бы переубедить Эзру, склонить на свою сторону, напомнить, сдерживая дурноту, почему они были такой славной парой?
А ведь они были славной парой или он всю дорогу притворялся? Вряд ли. Либби надеялась, что это не так. У воспоминаний об Эзре появилась некая обратная сторона: Либби теперь видела не только забытое добро, но и зло, которого не замечала прежде. Это сбивало с толку, как удар по голове. Прежде Эзра казался ей странным человеком, которого не всякий поймет, очаровательно неуклюжим. И ведь она его защищала перед Нико, который сразу же выбрал Эзру мишенью для критики; его-то самого все любили – ненавидеть Нико по-настоящему просто не получалось. Он задирал Эзру или же Либби только думала так? Даже Гидеон был добр к Эзре… Хотя это еще ни о чем не говорило: Гидеон ко всем относился тепло.
– Услышь меня, – он тут же обратился к ней, отбрасывая незримую тень, словно тучка над головой. Либби что, опять уснула? – Год, Либби. Назови только год. – Он обернулся, словно кто-то его преследовал. – Или дай хотя бы намек. Это…
– Тысяча девятьсот восемьдесят девятый, – сказала Либби.
– Вот как, – моргнул Гидеон. – Что… правда? Ну ладно, ясно. – Выглядел он вымотанным и подавленным, а за спиной у него Либби мельком увидела какое-то существо, не то с синей кожей, не то просто с синими прожилками. Она поморгала, прогоняя рябь в глазах. – Тысяча девятьсот восемьдесят девятый, значит? Не знаешь, почему именно этот год или… А вообще неважно, – перебил сам себя Гидеон. – Для работы хватит и этого.
Некто у него за спиной издал звук, от которого голову Либби словно рассекло ножом гильотины.
– Прекрати! – вскрикнул Гидеон. – Я же говорил, что приду… Либби, Либби, послушай. Мы тебе поможем, запомнила? Мы выясним, как тебя вернуть, обещаю. Ай, ой, хватит… – Он произнес нечто на незнакомом языке. – Перестань, я же говорил… отпусти…
– Эй. – Рядом что-то резко стукнуло, и Либби, ахнув, открыла глаза. – Здесь спать нельзя.
– Простите, простите, – забормотала она, утирая губы. Ну вот, снова напустила слюней, как всегда. Либби вскочила на ноги, кивая не то полицейскому, не то охраннику – в общем, человеку, недовольному тем, что она спит на скамейке. Мужчина в справочной предупреждал, что бродяг ловят. Неужели ее арестуют? – Простите, я направлялась в…
Она спешно зарылась в карту.
ЛАРКМИ не так уж и далеко, надо только пересечь шоссе, а потом пройти еще несколько кварталов. Да, уже поздновато, но она же когда-то училась в НУМИ, и вряд ли жизнь студентов тридцатилетней давности сильно отличалась от современной ей: кто-то должен не спать в это время суток.
И Либби, подрагивая, пошла в ночь.
Тристан
Он как раз чистил зубы, когда ощутил, как позади него открывается дверь. Заметил в отражении в зеркале серебристую вспышку, обернулся и увидел летящий в него узкий нож.
У Тристана по-прежнему перехватывало дыхание. Он не колебался, просто при виде неминуемой гибели тратил долю мгновения на то, чтобы собраться. Некоторое время – дольше, чем хотелось бы, – нож еще сопротивлялся, но вот наконец материю удалось подчинить. Ванна выгнулась; сталь, сверкая, распалась на мелкие частицы, а те – на частицы еще меньше, и Тристан увидел направленную в него энергию движения. Усилием воли он остановил нож и преобразил его. В этом и был ключ: увидеть энергию частиц и превратить ее в нечто другое, во что угодно.
– Ты серьезно? Опять? – спросил Нико, и Тристан, все еще сжимая в руке щетку, открыл глаза.
На полу лежали обломки ножа, а в дверях, покачивая головой, стоял Нико.
Тристан сплюнул в раковину пену и присмотрелся к отражению в зеркале: от недосыпа глаза покраснели. Тристан знал, что Нико не сумеет прикончить его во время очередного, внезапного и спонтанного, нападения – за последнюю пару месяцев он получил тому достаточно доказательств, – но поди объясни это телу. Тристан смотрел на себя диким взглядом, чувствуя, как гулко колотится в груди сердце. Адреналин – ужасный наркотик.
– Завязывай играть в обороне и переходи уже в нападение, – советовал Нико. – Я тебя, сука, в спину ножом пырнуть пытаюсь, но ты только ломаешь оружие. А если бы у меня два ножа было, Тристан? Что тогда? – резко спросил он.
Тристан тяжело и раздраженно вздохнул, согнувшись над раковиной.
– Я серьезно, – распекал его Нико, – если ты приходишь на ножевой бой с кусочками ножа…
– Да понял я, Варона, не глухой. – Тристан взял висевшее у раковины полотенце для рук и стер им с губ остатки зубной пасты. – Для протокола, кстати, это четвертый раз за день, – напомнил он, оборачиваясь. – Боюсь, ты слишком увлекся покушениями на мою жизнь.