Парадигма

— Еще бы чуть-чуть — и живого бы места на нас не осталось. Хорошо еще, на крышу не пошли.

Он нервно засмеялся, опуская щит.

Его двое личных охранников не успели среагировать, и теперь их трупы лежат в пыли, заливая кровью песок. Прочные кирасы пробиты стрелами, из шей торчат древки.

Хотя бы быстрая смерть.

Трое оставшихся воинов встали перед Релином и Хжаем, готовые отразить атаку.

Прокатилась громкая волна криков, наполненных страшными мучениями.

Мозг не сразу принял развернувшуюся в оазисе картину: практически все копейщики полегли. От вида перемешанных в кучу окровавленных людей, стонущих, плачущих, тянущих руки, замутило. Досталось и лучникам — не все успели скрыться во дворце. Лишь тяжеловооруженные воины на стене отделались легкими ранами, успев закрыться щитами.

В один миг ход битвы значительно поменялся.

— Откуда у рабов стрелы? — спросил Хжай. — Господин, это же невозможно — все оружие и боеприпасы хранятся в крепости! Я ничего не понимаю…

— Наверное, им кто-то помог организовать восстание. Я не знаю.

— Давайте уйдем отсюда, пожалуйста. Мне неприятен вид крови.

Релин нахмурился, с ног до головы зло оглядел слугу и сказал:

— Скройся с глаз моих и постарайся больше не попадаться сегодня. Я пойду к своим людям.

Он не стал дожидаться слов Хжая и зашагал к каменной лестнице, ведущей на крепостную стену.

После всего случившегося от опьянения не осталось и следа. Реальность воспринимается невероятно четко, с миллионом деталей, будто кто-то настроил резкость в его голове. Обострились все чувства: от веса меча напрягаются мускулы на руке, потную ладонь покалывает обмотанная жилами рукоять, тяжелый щит тянет к земле, шлем давит на лицо и виски, на такой жаре голова в нем варится, пот течет ручьями, оставляя после себя на коже холодящие влажные следы.

Релин поднялся на стену.

Воины даже не поворачивают в его сторону головы, тщательно наблюдая за тем, как внизу мельтешат рабы. У многих из плечевых пластин и нагрудников торчат оперенные древки. Кого-то все-таки ранило при обстреле: у одного левая рука висит плетью, с пальцев стекают багровые капли, у второго из кирасы на ноги течет, а у третьего кисть вывернута под неестественным углом.

— Атака! — закричал молодой паренек на башне, указывая кончиком клинка на небо.

Релин закрылся щитом, выставил левую ногу назад, чтобы иметь точку опоры и ненароком не свалиться под ударами.

И опять этот пронзительный мерзкий свист, и опять о кромку бьются стрелы, и опять кисть отзывается тяжелой болью.

Один из наконечников пробил металлическую поверхность и едва не вспорол щеку.

Когда всё прекратилось, Релин не успел перевести дух: рабы приставили к стене лестницы и принялись карабкаться по ним с саблями и мечами наперевес. Их грязные, перепачканные в сажи лица искажены в яростных гримасах, губы растянуты в звериных оскалах, желтоватые зубы мерзко поблескивают.

Закипела битва.

Как только голова илота показалась из-за стены, Релин нанес точный колющий удар, затем — еще один и еще. Ублюдок сорвался, но на его место встали сразу двое — и уже нет возможности скинуть лестницу. Все мысли стерлись, на помощь пришли выучка, рефлексы и инстинкты. Мир сузился до крохотного клочка реальности, и больше ничего не существует, кроме своего меча и наступающих врагов.

Взмах — на горле раба появляется новый окровавленный рот.

Колющий удар — клинок с хрустом входит в глазницу.

Взмах — голова слетает с плеч с чавкающим звуком.

Блок щитом — это один из илотов умудрился-таки атаковать.

Пришлось сделать шаг назад.

Сколько на это потребовалось времени? Два удара сердца или три? Достаточно, чтобы враг оказался на стене и принялся рубить налево и направо. Его тело не защищают доспехи, а потому расправиться с ним не сложно — подсекаешь лезвием сухожилие, плечом выбиваешь оружие и протыкаешь грудь.

Легче простого.

Вот только пока поворачиваешься, на тебя уже несутся сразу четверо: прикрываешься щитом — тяжелый удар клинка отдается в плече — а пока враг открыл корпус, бьешь, бьешь, бьешь, бьешь… Немеет работающая кисть, легкие горят от боли, плечи сводит до судорог.

Но остановиться — значит умереть.

А потому колешь, блокируешь, колешь, отскакиваешь, уворачиваешься, колешь. Льется кровь, сотрясают стены душераздирающие крики, сминаются и режутся доспехи, хрустят ломаемые кости.

В какой-то момент Релин настолько погрузился в битву, что показалось, будто небо приобрело насыщенно алый цвет. Диск желтого солнца распух, наполнился черными нитями вен, а вокруг него раскинулись багряные щупальца. Ощущение ирреальности происходящего усилилось. Крики боли стали протяжнее, звон клинков — пронзительнее. Теперь каждый удар сопровождается снопом ослепительных искр. Все цвета мира исчезли, сменились лишь оттенками красного и черного. Кровоточат камни под ногами, кровоточат сминаемые доспехи, кровоточит сама земля. Из вспоротых ран льется черная густая вода.

Не останавливаться! Бить! Кромсать! Уничтожать! До дрожи в мышцах, до невероятной усталости — до последнего.

Релин не жалеет себя; его душа пылает в огне бойни.