Парадигма

— Да, симптомы совпадают, — сказал хозяин двора. — Вам очень повезло наткнуться на нас! Неизвестно чем бы все закончилось для бедняги! Не волнуйтесь! Наш врачеватель даже мертвого поднимет! Он проверенный, мы с ним больше тридцати лет знакомы. Он когда-то штопал наш отряд. В общем, мастер своего дела! Сварливый, правда, но возраст, никуда от него не деться! Я сейчас же познакомлю вас с ним!

— Я с радостью останусь здесь, Залт, но прошу: не отправляйте Дживата в дом для больных. Пусть он будет с нами.

Здоровяк махнул рукой.

— Конечно, госпожа! Как скажете! Сам-то я ничуть не боюсь заразиться — ко мне никакая гадость не липнет. Пойдемте, я покажу вам домики…

Хара облегченно выдохнула. Кажется, на этот раз удача оказалась на её стороне…

* * *

Уже через некоторое время её отряд вместе с рабами поднялся на постоялый двор.

Парни походили скорее на мертвецов, чем на живых: сутулятся, кожа приобрела пергаментно белый цвет, головы опущены, пластины доспехов на груди висят тяжелым грузом. Но никто не выказывал усталости и не жаловался.

Зел с одним из своих подопечных нес на самодельных носилках заболевшего капитана. Тот бредил, обливался потом и дрожащими скрюченными пальцами расчесывал распухшие вены на руках.

Дети на удивление вели себя тихо и незаметно, никто из них не попытался улизнуть. Да и где скроешься в густых джунглях? И как долго протянешь? Даже клейменный, на чьей голове до сих пор мешок, смиренно проводил дни у себя в комнате.

Хозяин постоялого двора, как и обещал, выделил для них три бунгало: два — для охранников и детей, один — лично для Хары. Соединяются бунгало узкими мостиками и как бы находятся чуть в стороне от остальных домов. Никто не потревожит покой отряда и случайно не заглянет к ним, и до кухни рукой подать.

Свой отдельный, огороженных от всех мирок.

Детей поселили в трехэтажном бунгало: места для игр предостаточно. Да и после тесной клетки-повозки совершенно другие ощущения. Хара понадеялась, что ребята оценят этот жест и не станут хандрить. К тому же к ним приставлены четверо охранников, которые должны не только следить за их безопасностью, но и развлекать.

Не забыта и смерть Ниайя: клейменного, связанного по рукам и ногам, надежно заперли на третьем этаже — и периодически заглядывают к нему.

Несмотря на все опасения и недовольство Зела, Дживата положили в её личное одноэтажное бунгало.

Врачеватель — дряхлый, едва передвигающийся старик без единого зуба и с вечно жамкающим ртом — весь вечер возился с ним, вливал в него через силу густую черную бурду из пузатых склянок, мазал едкой кашицей вздувшиеся вены и шептал заклинания на только понятном ему языке.

Хара не находила себе место, причитала, и в какой-то момент лекарь не выдержал, велел ей не мешать. Поэтому ей ничего не оставалось, как наполнить до краев бронзовую чашу терпким вином и выйти на открытую террасу подальше от этой душной атмосферы.

Однако легче не стало.

От спертого влажного воздуха, кажется, никуда не деться — он густой, точно масло, недвижимый.

Хара оперлась локтями о высокие деревянные перила и тяжело вздохнула.

Этот бесконечный день подходит к концу! И она встретит приближающуюся ночь не в зарослях джунглей, а в более-менее приличном месте. Хотя передышка лишь временная — пока Дживат не поправится.

Стемнело быстро, как и бывает в этих краях. Точно солнце-око желало поскорее скрыться, дабы больше не видеть здешние проклятые места. Тьма вырвалась из кронов деревьев, из валунов, из распаренной, пропитанной влагой, кровью и гноем, земли и пожрала всё. Плотная, осязаемая, она дразнит сотнями звуков: пронзительными криками птиц, шелестом листвы, шуршанием кустарников и пыхтеньем хищников. Она ждет, когда какой-нибудь глупец потеряет бдительность, расслабится и…

Хара помотала головой, прогоняя наваждение.

Обернулась.

Гетин с горящей свечой в руках ходит от одного бунгало к другому, зажигая масляные лампы на входе. Язычки пламени из длинных, похожие на лебединые шеи, носиков пляшут, подрагивают, чадят. Света от них не так много, но тьме приходится отступать. Хотя та не сдается — тени корчатся на стенах, превращаются то в распахнутые зубастые пасти, то в тонкие кривые пальцы, то в щупальца страшных подводных чудовищ.

На кухне не затихает пирушка — не все гости постоялого двора болеют. До ушей доносится стук глиняных кружек, басовитый мужской смех, нескромное женское хихиканье и звон монет. Раздается размеренный бой барабанов, под который пляшут худосочные танцовщицы в одних прозрачных шелковых платьях.

Горящих свечей и масляных чаш недостаточно, чтобы полностью осветить кухню, и потому внутри сумрачно, зыбко, ирреально. Отсюда, с открытой террасы, гости кажутся порождениями тьмы — чужими, пугающими и ненастоящими.

Как вообще можно пировать, когда в соседнем бунгало корчатся от болезни люди?

Из мрачных мыслей Хару вырвал врачеватель, подкравшейся к ней со спины.

Вымотанный и покачивающийся от усталости, он принялся объяснять, какими мазями натер вены Дживата и какой бурдой его напоил.