Парадигма

Поднос, глиняные стаканы, бокалы, ножи на небольшом деревянном столике слабо задрожали, выбивая на столе мелкую дробь ударов — тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук. Пламя в лампах практически полностью погасло, погружая комнату в глубокий сумрак. Кто-то словно вытянул всё тепло, кожа покрылась мурашками от холода, изо рта начали вырываться клубы пара.

Мальчишка выгнулся дугой, и посуда медленно поднялась в воздух, зависла под самым потолком.

При виде парящих бокалов, кружащих вилок и вертящихся вокруг своей оси тарелок у Хары разболелась голова. В груди заныло. В голове мелькнула непрошенная мысль: «а если и мое проклятие как-то связано с тошатханским алфавитом?»

— Джайя, — сказала Хара ставшими непослушными губами, — я верю вам. И помогу.

Вокруг мальчишки исчезла рябь, тот без сознания упал на ковер. Одновременно с этим с потолка посыпалась посуда.

* * *

Утро следующего дня принесло добрые вести: Дживат отыскал в порту корабль, отправляющийся в Геткормею.

Капитаном оказался никто иной, как лысый тошатханец Рашай Ветер. Неизвестно каким образом его занесло на берега Оранеша, почему он резко сменил свой курс, однако Рашай настаивал на встрече. Мало того: сам отыскал Дживата и договорился с ним.

Хара не знала как реагировать — то ли радоваться, то ли насторожиться. Уж не ловушка ли это? Случайная ли встреча? Какую награду потребует? Как вообще узнал о том, что её отряд прибыл в Шоргир и снял здесь виллу? Дживат успокаивал её, сомневался в западне и сводил всё к чистой удаче.

Местом встречи назначали пирс в белой части города. Как только солнце-око застыло в зените, Хара с капитаном, Зелом и еще пятью своими людьми вышла из виллы.

Погода выдалась душной и жаркой. На крышах домов дрожал воздух, птицы от духоты прятались в тенях улиц, где их и ловили обезьяны. От вымощенной каменными плитами широкой дороги исходил страшный жар, кожа сразу покрывалась потом, а ноздри словно забивали затычки из воска. Попадающиеся редкие прохожие — в основном слуги в бесформенных рубахах-юбках — обтирали мокрые лбы платками или обмахивались листьями пальм.

Хара благословила всех богов, что не стала спорить с Дживатом и забралась в паланкин. Шелковые стенки спасали её не только от чужих взглядов, но и от палящих солнечных лучей. Внутри было прохладно, пахло абрикосами. Несли паланкин Зел и трое его подчиненных.

Белый порт оказался таким же полумертвым, как и остальные улицы знатного Шоргира: у причала покачивались четыре утлых суденышка со спущенными парусами, выделялась лишь бирема с тараном-когтем, торговые ряды поражали пустотой, на скамейках лениво лежали грязные слуги, в тени гранитных постаментов, прямо в пыли, играли в кости два моряка с длинными косицами.

Как и было оговорено, на пирсе вместе со своими людьми ждал Рашай Ветер — с последней встречи ничуть не изменившийся: на руках бесчисленные четки, борода заплетена в три косички, перехваченные золотыми кольцами, лысина блестит на солнце, даже белые шаровары и рубаха с короткими рукавами, похоже, были теми же.

Зел и его люди опустили паланкин, Дживат откинул шелковый полог и помог Харе выйти.

— Славная встреча, госпожа! — воскликнул Рашай. — Могли ли мы представить, что нити наших судеб вновь сплетутся? Признаться, в последнюю нашу встречу я вел себя несколько… хм, грубо… поэтому надеюсь искупить свою вину янтарным ожерельем. Дарю его вам! Только без обид, госпожа! Сами понимаете: когда большую часть времени проводишь среди своих людей, то понемногу забываешь о правилах хорошего поведения.

— Что вы, я не сержусь. Признаться, давно обо всем забыла. За ожерелье говорю вам спасибо, хотя и не стоило так утруждаться. Отдайте его одному из моих слуг — у меня руки в сладком соке абрикосов.

— Я уже давно топчу эту землю, моя госпожа, и усвоил одно главное правило: не держать на людей зла. Ибо бывает множество причин, почему они ведут себя так, а не иначе, — он хохотнул. Его грубый, скрежещущий смех резанул слух. — Моряки — народ прямой, вспыльчивый. И я, конечно же, не исключение. Разве что монет у меня побольше, хе-хе-хе. У нас много правил, условностей, примет.

— Я думала, торговцы не любят попусту сотрясать воздух. Мы пришли поговорить о вашем роде занятий? Боюсь, у меня есть еще дела.

Она надменно вскинула голову, оглядела Рашая и его людей. Все держатся расслабленно, но эта расслабленность показная. За долгие месяцы проклятия, потеряв способность читать лица, она приобрела другую — улавливать чувства в чужих интонациях, манере двигаться, вести себя.

Странно, но тоштаханский купец напряжен, потому что напуган. Да, он это пытается всячески скрыть, любой бы другой не заметил — только не она.

Спокойнее, милая. Главное сама держись на высоте.