Парадигма

Хочу отстраниться, чувствую, что стою перед плотиной, предупреждающе трещащей перед прорывом. Тянет за волосы еще. Низ живота ноет, мои руки обвивают его плечи, грудью вжимаюсь в него, прогибаясь в спине, покорно откидывая голову. И чувствуя подушечки его пальцев, скользящих от моего затылка к шее. На ней останавливаются с нажимом, отчего разносит к чертям. Размыкаю зубы, касаюсь его языка и внутри все обрывается при ответном сильном движении. Его пальцы вниз по моей шее. Цепляют ворот блузы. Цепляют и с нажимом его оттягивают, чтобы обнажить кожу моих плеч.

Адовое пламя по венам, оно выжигает во мне меня и усаживает на мой трон кого-то другого. Этот кто-то поет в моей крови, протягивает пальцы моей правой руки к его горлу и сжимает его, заставляя его губы ошибиться, сбиться, потеряться. Нажим еще жестче, в теле еще ярче.

— Оль… сука, я сейчас не сдержусь. Что же ты делаешь…

Горячим шепотом мне в губы и его ладонь отпускает ткань моей блузы, чтобы сжать мое бедро под столом. Стискивает до боли, но она только сильнее будоражит. Заставляет ногти второй руки, свободной от захвата его горла царапнуть кожу его плеч через ткань рубашки. Почему-то хочется еще сильнее, с болью, до крови. Едва сдерживаюсь, опьяненно усмехаясь ему в губы. И он усмехается в ответ. Нажим его пальцев на моем бедре еще сильнее. Но только на мгновение, а потом его ладонь скользит по ткани джинс, обтягивающих мои бедра. Скользит все выше. До пояса. Поддевает ткань блузки. И ложится на кожу живота. Одновременно язык по языку и тянущая тяжесть в паху, говорящая что нижнее белье безнадежно намокло.

Разрыв внутри. Боль. Страх. Удовольствие. Наслаждение. И жажда. Жажда большего.

Он просто выпивает мой сорванный выдох. Отстраняюсь и он тут же этим пользуется, пальцем поднимая мой подбородок выше и скользя губами и языком по шее от ключицы к подбородку. Внутри все полыхнуло и сожгло остатки разума к чертям. Безумие и жажда накрывают с головой.

— Тише, Оль, не так… быстро. Сама говорила, тут люди. — Он перехватывает мои пальцы, стремящиеся расстегнуть ему пуговицы. Смеется, едва слышно и так одуряюще хрипло в самое ухо, дразняще касаясь мочки горячим кончиком языка. — Хотя… с тобой я бы рискнул… Определенно бы рискнул. Прямо сейчас и при всех. И похуй на них. М? — язык по мочке, легкий прикус зубов, поцелуй в кожу за ухом. — Прямо сейчас… Прямо здесь. Я хочу тебя… Слышишь меня? Я. Хочу. Тебя.

Его слова бьют по нервам, идут мурашками по коже, отдаются болью внизу живота, обжигают мраком в голове.

Есть такое чувство, когда грани твоего мира стираются настолько, что уже плевать….

Есть. Есть такое чувство. Оно сильнее всего, что ты прежде ощущал, сильнее знания того, что думаешь о сексе. Оно размывает границы под легкими поцелуями в ключицу. Тонет в горячем дыхании, обжигающем кожу до боли, несравнимой с той, что причиняет тяжесть внизу живота.

— Ольга Дмитриевна? — Неуверенный голос Алены. И в голове вспыхивает это вчерашнее Зоринское, «убил бы, блядь», и понимаешь, сколько же желания убить там было. Понимаешь прям до глубины души.

— Что? — мой голос грубый, хлесткий, подогреваемый нажимом его пальцев соскользнувших с живота снова на мое бедро и сжавших его под столом.

— Шуманит… Поварам не хватит на сегодня, они собираются начать уборку. Вы сказали, что привезете сегодня. — Она растерянно смотрит то на меня, то на него.

— Блядь… — вырывается непроизвольно, под тяжестью борьбы реальности с дурманящим веянием Зорина. Вальяжно откинувшегося на диване, не спуская с моего бедра руки и свободными пальцами щелчком по дну пачки выбившего сигарету в зубы. Пламя серебряной зажигалки и вкусный сигаретный дым.

С трудом прихожу в себя, отодвигая ужас того, о чем будет шептаться мой персонал, засвидетельствующий, как начальница едва не трахнулась с мужиком прямо в своем кафе в разгар смены.

— Ален, пусть пройдутся по кухне с обычными чистящими, — стремясь скрыть смятение проговариваю я, не зная, что делать и пялясь в документы на столе. — Я забыла сказать, что у поставщиков склад пуст, оставила заявку. Три дня перебьемся…

Алена кивает и уходит в сторону стойки бара. А Зорин, протяжно выдохнув дым в сторону, отставляет руку сигаретой на подлокотник диванчика, поворачивает голову ко мне прицокивает языком и постукивает пальцами по моему бедру, вызывая дрожь в скрещенных ногах.