Парадигма

— А вот тебе доказательство — я на законных основаниях владею твоим бизнесом, идиот. Там с какими-то ограничениями, я почти не вслушивалась в приговор, только цифру срока ждала… Суть не в этом. Суть в том, что все твои активы принадлежат мне сейчас на законных основаниях, так что же мне мешает прямо сейчас, после того, как ты меня предал и признался в этом, подобрать под себя свою команду, что будет обучать меня, подсказывать и направлять первое время, пока я не начну разбираться сама? У меня же на горизонте миллионы маячат, да я сутками могу не спать, чтобы выучиться и понять, как руководить и работать в этой сфере с такой нехуевой отдачей. — Зорин отводит взгляд и его губ касается насмешливая улыбка, он опрокидывает в себя бокал и так же не глядя на меня едва кивает, мол, продолжай. И я продолжаю. — Пойми то, что я это понимаю. И понимаю еще то, что мне это нахуй не нужно. Не потому что я труда боюсь, боюсь не справиться, или что-то еще… Просто боюсь стать такой же как ты. Разменивающей жизни людей ради прибавки банковского счета. Это самый больший мой страх — стать такой же падалью как ты. Там уже никакими суммами не скроешь факт того, что ты раб валюты, а не человек. Этого не скроешь даже благотворительностью. От самого себя не сбежишь. И надо быть абсолютно мертвым внутри, чтобы так спокойно сказать одну простую фразу — «у меня деньги, откуда у меня совесть», типа, прости, что сначала в любви объяснялся, а потом едва не засадил. Прости, что изначально ты была пешкой в моей игре. Прости, что коснулся твоей семьи, сделал их счастливее, чтобы подобраться к тебе. Прости, у меня же деньги на кону стояли. — Невесело хмыкаю, и отвожу взгляд, когда он смотрит на меня. — Да прощаю, Саш. Правда, зла не держу. Невозможно злиться и ненавидеть человека, если он тебя просто разочаровал. Это даже не задевает, ведь пустота задеть не может. Найму себе адвоката, разговоры по своей фирме, дарственной и кофейне будешь вести с ним. Мне от тебя нахуй ничего не нужно, и в моей кофейне ты мне тоже не нужен. Тачка у подъезда, в бардачке кольцо. — Встаю, накидываю пальто на плечи, одновременно доставая из кармана иммобилайзер и кладя его на стол. — На моем горизонте больше не появляйся, все вопросы к адвокату. Прощай, Зорин.

Ровно и спокойно иду на выход. Его негромкий вопрос заставляет меня сбиться с шага и замереть у косяка двери:

— Ты беременна?

— Слава богу, нет. — Подавив себя, я могу гордиться — голос прозвучал очень ровно.

— Уже нет?

— Уже нет.

Сердце сбивается, и… больно. Просто больно очень. Пальцы цепляются за косяк, чтобы дать покачнувшемуся телу передышку и паузу, чтобы прийти в себя. Убитый, такой горький смех Зорина, побуждающий мурашки на коже:

— Оль, тебе не кажется, что ты заставила меня заплатить за это все с избытком?.. Что же ты натворила, сука… — сбитый выдох сквозь скрип зубов. — Ладно я уебок, но вот ребенок… за что?..

— Игорь был тварью, но это не было его выбором, за него так решила ваша мать. А ты тварь, Зорин, и это твой осознанный выбор. — Пальцы отпускают косяк. — Так что нет, ты заплатил не с избытком. С избытком заплатила бы я, если бы дала бы тебе новый повод душить за «твое». Душить абсолютно всех и абсолютно без разбора. И кто знает, не нашла бы эта твоя звериная черта свое отражение в… в «твоем».

Дождь на улице. Стою под козырьком, трясущимися пальцами вызывая себе такси. Качает. Стресс или догорающие внутри остовы — не знаю. Хочется присесть на корточки обнять себя руками и заплакать, но я упорно выпрямляю подкашивающиеся колени и упрямо вытираю непонятно почему текущие по щекам слезы. И буду это делать, как бы сильно не хотелось сесть, сдаться, позвонить ему и попросить право снова быть слабой.

В глазах мрачнеет от ужаса, который вызывает вспыхнувший перед глазами момент, произошедшей несколько часов назад, когда я, почти уже решившись, в последний самый миг задав себе тот самый избитый вопрос «за что?», все-таки выкинула абортивные в унитаз. На ум приходит момент своего четкого плана, пока я ехала к нему и, давясь слезами, швыряла кольцо в бардачок. План простой и очевидный — уехать. Жить здесь он мне не даст. Тем более, когда узнает. Мама и Лана… после реабилитации Ланка будто бы… будто бы и не было этого ужасного года. Она снова была ребенком, обычным, счастливым ребенком, громко и заливисто смеющимся и с интересом идущим на контакт с окружающим миром. Я больше им не нужна.

Падаю на заднее сидение приехавшего такси, откидываю голову назад и пальцы дергаются к животу. Я уеду в тот город, откуда Катя так и не вернулась. Продам квартиру, кофейню, чтобы добавить к имеющимся сбережениям, купить себе небольшой уголок и в том городе открыть ресторан, который мы так хотели с сестрой… Я уеду. И надеюсь, что своей ложью про «уже нет» я разочаровала его до того уровня, что искать он меня не станет. Разочаровала? Убила нахер. На то и был расчет.

Слабо и горько улыбаюсь, глядя на пролетающий за окном город. Убила, да. Пальцы сжали ткань блузы на животе — потому что нам больше никто не нужен. Это наша парадигма.