Паноптикум

— Они сами себя сдали. — Голос Линара хриплый и низкий. Он принял бумаги от Эмина и задумчиво на них смотрел. — Глазунов спалился, когда отчитывался. Сегодня его поэтому и не было, он теперь боится с Рихманом встретиться. Он не знает, что тот его еще утром сдал, — Аслан и Линар негромко рассмеялись. Эмин фыркнул, прицокнул языком и покачав головой, не открывая глаз. — И мы рыть начали, а потом Глазунов брякнул про «Домас-гроуп» и я примерно понял, куда они свой кривой транзит ведут. Самое позднее через неделю само бы по себе вскрылось, схема там тупая очень. Ну, вы сами видели, Эмин Амирович. Позорище вообще, и как она только работала три года… Вскрылось бы и так, но у них какой-то местный заеб друг на друга стучать, хотя все в одной связке. Где логика…

— Как же тяжело с тупыми. — Асаев невесело хмыкнул, приоткрывая глаза и глядя в потолок. — Один Казаков фишку просек, значит, один и останется на прежнем месте. Все, Линар, арбайтен.

Линар ушел и Аслан тронул вперед, а мне хотелось рассмеяться, пока я дымила в окно. И потерять сознание. Я на пределе уже. Закурила вторую, глядя на тихие безлюдные улицы, проплывающие за окном. Утро первого января.

— Не дыми так часто. — Он на мгновение отнял трубку от уха. Сказал это негромко, откладывая на переднее сидение кипу бумаг и Аслан подал ему из бардачка новую. — Раздражает. — И снова на басурманском по телефону.

Я невесело усмехнулась, затягиваясь особенно глубоко, прежде чем выбросить сигарету и глядя в окно, едва сдерживалась от того, чтобы не обнять себя руками.

Ехали в район Майского, квартал новый, с красивыми высотными комплексами. Не знаю, почему у меня было ощущение, что сейчас поедем в горное ущелье, а потом меня свяжут и повезут на ишаках. Я ебнулась по ходу от всего происходящего.

Въезд в новый комплекс по пропускам, подземная парковка. Широкий лифт, едущий на двадцать восьмой. Я стояла с сумкой и вглядывалась в его чуть нахмуренное лицо. Он все так же по телефону, взгляд очень быстро по строчкам документов у себя в руке. У него скупая мимика, ровный голос, но ощущается, что происходит что-то серьезное. Ощущается в оттенках приказа в спокойных интонациях, по периодической остановке взгляда в документах, когда он прикрывает глаза на миллисекунду и мне будто слышны быстрейшие бурлящие многообразием потоки его мыслей, идей, мгновенный просчет вариантов и выбор единственно правильного решения. Это странно. Это даже пугающе. Но именно так это и чувствуешь.

Он закончил разговаривать, когда лифт взлетел до пятнадцатого. Посмотрел в мое лицо проницательным взглядом.

— Успокойся, ничего из ряда вон. Через неделю я на четыре дня лечу в Бразилию, мне нужно, чтобы кто-то позаботился о моей домашней живности. Поэтому ты переезжаешь ко мне.

Я вот чего угодно ожидала, но вообще не этого. Видно, лицо у меня перекосилось, потому что Асаев довольно усмехнулся.

— У меня две собаки. Они должны к тебе привыкнуть, чтобы ты могла свободно передвигаться по квартире, кормила их и выгуливала, пока меня в стране не будет. — Мне казалось происходящее дурным сном, вышедшем из под руки угашенного в дрова Морфея. Эмин снова усмехнулся и произнес, — правило третье и откровение для тебя, Яна Алексеевна — у меня нет низких подходов во взимании платы. Я позаботился о том, что тебе дорого, отплати мне достойно. В детали углубляться не будем. Бартер заботы на заботу, в этом суть.

— Там ведь не комнатные собачки, да? — холодея и чувствуя, как ускоряется сердцебиение, уточнила я, глядя в его задумчивые глаза, оценивающе глядящие в мое лицо.

— Годовалые ротвейлеры в самом рискованном периоде. — Асаев скучающе приподнял бровь, глядя как у меня перекашивается лицо. — Упусти их сейчас — получи ублюдков. Не упусти. Я не хочу их убивать, но уродов не потерплю.

— Ты ненормальный, Асаев, — покачала головой я, мрачно улыбаясь и чувствуя, как внутри все задрожало и вот-вот готово было сорваться в истерику. — Бойцовые псы, две штуки…

— Сторожевые и два кобеля. Я сказал, что мне дороги эти собаки. На мое даже словестно посягать нельзя. Пошли. — Он направился на выход, когда я вообще не заметила, что двери лифта открылись.

Уютно освященный длинный коридор, массивная дверь в самом конце.

Асаев звякнул пару раз ключами в замке и распахнул дверь в черный провал квартиры. Зашел. Я, прижимая к себе сумку, за ним. Секунда, щелчок выключателя и освещается широкий светлый коридор с евроремонтом, а в паре метров от входа, на широких коричневых лежанках я увидела просто ужас.

Два ротвейлера. В холке вот явно около метра. Массивные, широкие, мускулистые. Они радостно тыкались мордами в снисходительно спущенную ладонь Эмина, облокотившегося плечом о стену в паре метров от входа, где я переступила порог, с какого-то хуя, наверное из-за ебанутости происходящего, закрыв за собою дверь. Тихий звук захлопнувшейся двери и на меня устремляются две пары звериных глаз.

Щелчок пальцев Асаева и два теленка переводят на него взгляды. Краткий, быстрый и малопонятный жест — ротвейлеры отходят на лежанки и садятся, пристально вглядываясь в мое лицо.