Пандора

– Я в то время все думал, отчего они не бросились за мной вдогонку. Почему не попытались отнять у меня этот листок бумаги. Если бы они побежали за мной, они бы меня схватили, я уверен. Но они не побежали. И в поднявшейся после обвала суматохе я даже не взглянул на бумажку. Только потом, вечером, я увидел, что это обрывок бумаги, на котором ничего нет. А когда их тела обнаружили недалеко от входа на раскоп, никакой записки при них не было… И я сразу понял, что сделала Хелен. Когда стенки начали обваливаться, она, должно быть, спрятала записку в вазе, зная, что Гамильтон впоследствии возглавит раскопки и извлечет ее из земли. В то же время Хелен понимала, что эта записка непременно попадет в мои руки. Но чего она никак не могла предугадать, так это сколько времени пройдет, прежде чем раскопки возобновятся. Вот уж действительно надежная гарантия. – Иезекия запускает руку в карман штанов. – Мне пришлось ждать двенадцать лет, чтобы заполучить эту вазу. Ты можешь представить, как я исстрадался за эти годы? Знать, что сокровище где-то спрятано, но не знать, где?

Больше она не в силах выдержать.

– Вы собирались убить меня? – шепчет Дора с мукой в голосе.

Иезекия склоняет голову.

– Честно? Нет. Я даже не понял, что ты тоже была там, в котловане. Очень жаль, что Гамильтону удалось тебя откопать, но, увы, что сделано, то сделано. И с тех пор ты стала для меня обузой.

– Тогда зачем оставлять меня в живых?

За ее спиной снова раздается приглушенный всхлип.

– О, Дора! – насмешливо восклицает Иезекия. Он оборачивается, берет свечу в подсвечнике-блюдце. – В жизни я совершил много грехов, но хладнокровно убить ребенка – это не по мне. Кроме того, – тут его глаза хищно прищуриваются, – ты же все равно ничего не знала. Да и не смогла бы узнать о существовании сокровища – ведь я тебе о нем только сейчас сообщил. Так что убивать тебя не имело смысла. В конце концов, ты была мне полезна во многом другом. – Он вздергивает подбородок. – Пойми, Дора, у тебя нет возможности доказать хоть что-то из того, о чем я тебе только что рассказал.

Очень медленно Иезекия вынимает руку из кармана. Он сжимает сложенный клочок бумаги с оторванным краем. Бумага сильно измялась и пожелтела от времени, но Дора знает, что это такое.

– Записка, – бормочет она.

Иезекия смотрит на сложенный обрывок бумаги, проводит грязным пальцем по пожелтевшему краю.

– «Настоящим доверяем сэру Уильяму Гамильтону действовать в интересах нашей дочери Пандоры Блейк…» – читает он, потом разворачивает записку и снова бросает взгляд на племянницу. – Скажи мне, Дора, а что за черно-золотой ключ?

То, с каким нажимом он произносит последние слова, немного сбивает Дору с толку. Она недоуменно смотрит на него.

– Какой черно-золотой ключ?

– Ты слышала, о чем я спросил!

Дора качает головой.

– Я не знаю. Замок в шкафу черно-золотой…

– Это не то. Я уже пробовал!

Дора ничего не говорит. Иезекия долго буравит ее взглядом.

– Эта записка написана для тебя. Хелен пишет, чтобы ты воспользовалась черно-золотым ключом. Она не сомневалась, ты поймешь, что она имела в виду.

Сердце гулко колотится в груди, Дора не понимает, чего он от нее добивается. Она оглядывается назад, на безжалостно связанную Лотти, потом смотрит на огромный пифос, на разбросанные по полу каменные обломки и мотает головой в полном замешательстве.

– Я не понимаю, – шепотом отвечает она.

Иезекия все так же пожирает ее глазами. Потом воздевает руку и держит перед своим лицом записку, словно молитвенник.

– Ладно. Если я не могу завладеть их сокровищем, то и ты не сможешь. В конце концов, у меня есть пифос. Представляешь, сколько денег я выручу за него!

Иезекия ухмыляется – от этой самодовольной ухмылки Дору подташнивает, но она не сразу понимает, что он намерен сделать. В следующее мгновение он хватает свечу и приближает пламя к уголку записки…

– Нет!

Огонь быстро охватывает бумагу, и Иезекия, наблюдая, как обугливается горящая записка, разражается маниакальным хохотом. А затем его смех становится все пронзительнее и пронзительнее, и Дора с ужасом осознает, что Иезекия уже не смеется, а визжит.