Пандем

А может быть, он и не умрёт вовсе… Он ведь не ударился в стену, его мозги ещё при нём… Он будет просто плыть, плыть спокойно, пока не приплывёт куда-нибудь…

Перевёрнутая лодка была уже в нескольких метрах от него. Ледяная вода забилась в горло; Ларс тонул однажды, но тогда всё было будто в шутку, пацаны его вытащили…

Он не может дышать!

Он из последних сил забил руками по воде. Голова на секунду вынырнула над поверхностью; огромная волна захлестнула – и потянула вниз, к рыбам.

– А… Не…

Судорога. Ларс снова вынырнул; кажется, стало светлее? Перевёрнутая лодка – вот она, метров десять проплыть… Что такое десять метров для тренированного человека?

Новая волна – днище отдалилось.

И ещё волна.

И ещё. Судорога.

Да будь оно неладно! Какая фигня! Что ему, тонуть, когда он такой молодой! Когда Лил его любит?!

– Пан! Па-ан!

Хрип. Новая волна.

И вот тогда-то Ларса пробрал ужас, равного которому он не испытывал за всю свою жизнь. В тот момент, когда он понял… вспомнил… что обещал Пандему, получая гордый статус одиночки: «…и не обращусь за помощью, что бы не случилось. Моя жизнь принадлежит мне, я за неё отвечаю…»

– Пан! Прости! Я… отказыва… я! Не могу… пожалуйста! Не дай… я тону… я дохну… не допусти… Па-ан! Ты не допустишь! Ты не допу…

Ему казалось, что он кричит, на самом деле он хрипел и булькал. Хрипел и булькал до тех пор, пока под руками его не обнаружилось скользкое днище перевёрнутой лодки.

Светлело.

Через несколько часов – Ларс к тому времени был просто мокрым мешком с нечистотами – его подобрало пассажирское судно, из-за шторма слегка изменившее свой обычный курс.

…Лодки с гордым названием «Пофиг» с тех пор никто не видел. В яхт-клубе повесили на стенку фотографию Виктора в жирной чёрной рамке; Ларсу казалось, что эти щенки-начинающие радуются. Они на самом деле были в восторге – от прикосновения к великому, страшному, к Свободе, к Смерти…

А почему нет, спрашивал себя Ларс, часами сидя над литровой кружкой пива. Почему я не мог спастись благодаря случайности? Ведь я пообещал Пандему не тревожить его своими просьбами! А он пообещал не откликаться, даже если потревожу! Почему я не мог случайно – совершенно случайно – спастись?!

Он рассказывал об этом Лил, и она верила. И другие тоже верили. Только переглядывались за Ларсовой спиной.

Ларс разыскивал файлы про древних мореплавателей и копировал оттуда истории о чудесных спасениях. Над ним смеялись почти открыто – так он всех заболтал этими своими рассказками…

А потом он как-то сразу перестал ходить в яхт-клуб и перестал встречаться с Лил. Поменял дом и всех знакомых, уехал в горы работать монтажником, был очень бледный, тихий и сосредоточенный. Стальной значок с надписью «Без Пандема» покоился на дне пруда.

Ларс знал, что Виктор, даже умирая, не просил Пандема спасти его.

Глава восемнадцатая

Шурка Тамилов давно уже считал сон напрасной тратой времени: «перезагрузка» стала для него привычным делом. Две минуты глубокого транса – и полное обновление…

А теперь испытание нового, разработанного Шуркой узла оказалось под угрозой потому, что Александр Александрович Тамилов, ведущий инженер Черноморской платформы, спал беспробудно вот уже четвёртые сутки. Время от времени – вот как сейчас – он вываливался из своего сна и несколько счастливых минут не мог вспомнить, где он и что произошло; потом счастье заканчивалось, он пытался совершить над собой усилие, встать и что-то сделать, но вместо этого снова засыпал.

«…Помоги мне собраться. Помоги мне думать о другом».

Молчание. Шурка и не ждал, что Пандем ответит. Чтобы Пандем ответил, надо подниматься, идти в беседку… А как интересно было поначалу – новая игра, «свидания» один на один в беседке, а в повседневной жизни чувствуешь себя совершенно автономным… Пандем был чертовски убедителен – человечеству вдруг позарез понадобилась самостоятельность…

Шурка перевернулся на спину.

Я тебя совершенно не понимаю, говорила три дня назад Вика, то есть Виктория Викторовна. Мне казалось, что ты сам не слепой и давно всё понял…

– Я слепой, – сказал Шурка вслух.

Любые отношения рано или поздно исчерпывают себя, говорила Вика. Тебе кажется, что мы стоим на месте и держимся за руки, а на самом деле каждый из нас идёт, идёт по ленте… ленте эскалатора… рано или поздно разность скоростей становится непреодолимой. То, что нас связывает – не любовь и не семейное чувство, это привычка, Шур. Если не веришь, спроси у Пандема.

Шурка посмотрел на свою ладонь. На тыльной её стороне, выписанные фосфоресцирующей краской, светились цифры: ноль три четырнадцать. Пока Шурка смотрел, последняя четвёрка перетекла в пятёрку. Ноль три пятнадцать.

– Помоги мне, – попросил Шурка тихо. – Помоги мне это пережить…

Молчание.

Амплитуда внутренней жизни, говорил когда-то Пандем. От эйфории к отчаянию и обратно. Неисправимого не бывает. Непоправимого не случается. Это опыт, это внутренняя жизнь, падая и поднимаясь, ты растёшь…

Меня поздно воспитывать, говорил Шурка. Я уже взрослый.