Водоворот вечных страстей человечества: вражды, интриг, любви и ненависти перед падением власти последних греческих царей Афин в период римского завоевания Эллады во II в. до н.э.
Драматургия / Исторические любовные романы / Прочее / Романы / Пьесы18+Татиус Торр
Падение Эллады
Место действия
АКТ I
СЦЕНА I
Месяцем ранее
Эй, поспеши, юнец! Беги!
Вин амфоры нам всевозможные неси.
Здесь вам не заскучать, друзья,
До утренней звезды, поздней зари,
Тяжелым и дурманным кубкам,
Вы просыхать не позволяйте скупо.
Дриады1-танцовщицы, озорные фавны2,
Тела свои наполните желаньем.
Ласкайте будто чресла струны, игрецы!
Овейте опахалами, не стойте, наглецы!
Аве, друг мой, сенатор!
Да здравствует, великий Рим!
Славной империи служитель я покорный.
Скарбы ее умножить, стяг алый протянуть
С южных пустынь до северных болот,
С зари востока к западу заката –
Мой славный долг.
Вепри, косули, краснобокая рыба и птица,
Сыры диких коз и фрукты со склонов Олимпа,
Нефриты олив, виноградные лозы соком налиты.
Отчего, сия благодать доныне Афинской царицей сокрыта?
Изловивши птенца, кошка не спешит наедаться,-
Трепет и писк, мелодия сердца той замиранья
Ласкает ей слух музыкой дивной всевластья.
Загнанный зверь в ловушке, и метанья его
С битвой-другой прекратятся, как бег его ног.
Ежели изволишь, егерем стану покорно,
Дабы на этой охоте, добычу своею рукою,
Мой друг, поразил ты, как Керинейскую лань3.
Вот уж, уволь!
Старики мы с тобой и с шелком туники
Не сравнится хлад звонкой лорики4.
Час доблесть свою доказать в поле боя
Твоим сыновьям на радость моих дочерей.
Мой юный сын, мой Тадитан,
Уважить деву не касаясь стали волен.
Он матери своей красу впитал
И кубок ее жизни осушил до дна,
Едва издавши первый вздох.
Верно, твой юный сын дивной красы,
Инда Селене5 не одолеть его чары.
Да вот, молва идет, он сластолюб,
Как шершень до пчелиной плоти.
Вскружит дурманно голову, замутит
Рассудок девы чистой, и был таков.
Юность – непостоянства верный спутник,
Сестра страстей и мать деяний глупых.
Вот сын мой старший Луций,
Прославлен воеводой, глаз отрада отчих.
Молва идет он краше, чем сам Аполлон,
И верен слову, до лжи он беспощаден,
Как лев силен и ловок, статен и смышлен.
Для дочери твоей – муж что надо.
Бесспорно был бы рoвней подобный из мужей,
Да только, верно, сам он будто Аполлон
Всецело статным Гиацинтом6 увлечен
И женскую красу не видит и в упор.
Да, впрочем, дочь юная моя, по правде,
Уже призналась в жажде по младом Миральди.
Клянусь, ежели этот негодяй её отвергнет сердце
Тотчас Фортуна пред тобой захлопнет дверцы.
Мой друг, в угрозах нет нужды.
Отец и сын как всадник с лошадью едины.
Ослушать отчего приказа сын мой не посмеет,
И скоро алый стяг наших семей рядом зардеет.
А отчего ж сей ветрогон в этот прелестный час
Не возлегает с трапезой радушной подле нас?
Клянусь, ищет шипы он снова
Своим стопам на землях афинян.
Эй, Луций! Сын мой, расскажи,
Где нынче брат твой шалый
Свои часы во здравьи препроводит?
Где ж ему быть?
В Афинах, верно, ежeли в Риме его нет.
Сейчас, поди, в тени олив лежит анахорет7,
Кифарою на берегу бренчит с Орфеем8
Или под дымкою винных паров
На мягком ложе нежится с гетерой9,
Среди порхающих младых божков
В дурманящих клубaх фимиатерий10
Благоговейно возлагает дар Венере11.
Его видали мы намедни в Риме.
Бродил он в лабиринтах улиц, глядя вниз
Незрячим взором, ступая на хвосты павлинов.
Был бледен он, поник, как кипарис
Со сломленной вершиной.
Какой-то червь в него проник
И точит душу изнутри.
Что молвил он?
О чем твердил во глас?
Чем болен он на этот раз?
Я знать б хотел, что с ним
Не меньше вашего, отец.
Но он ни слова не сказав,
Умчал, словно гонец.
Сдается мне, что пташка
Клетку чуя, упорхнула.
Прости отец, осмелюсь я сказать,
Женитьбу брат воспримет тяжко.