Отворите мне темницу

Час шёл за часом. Солнечный луч погорячел, сделался сильным и ярким, уверенно пополз по стене комнаты. В золотой дорожке роились пылинки. За окном раздавались крики проснувшейся детворы, лай собак, вопли старьёвщика и молочниц, скрип телеги, выворачивающей из переулка, монотонный звон подвязанного к её задку ведра, – Варя ничего этого не слышала. Её двухлетний мучительный труд, забравший столько мыслей, столько мук и сомнений, близился к концу. Никаким счастьем нельзя было заменить это радостное наполнение удавшейся работой, – и поэтому настойчивый стук в дверь не сразу донёсся до Вариного сознания. Когда же из сеней послышался очень знакомый и заметно встревоженный голос: «Варя, вы там живы или спите до сих пор?» – она вздрогнула и некоторое время непонимающе смотрела на дверь. Затем тяжело вздохнула. Опустила кисть. С сожалением сняла холст с мольберта и отнесла за сундук. И лишь после этого пошла к двери.

На пороге стоял Андрей Сметов с шинелью на одном плече и с саквояжем в руке. Варя улыбнулась было ему, но Андрей, глянув ей за спину, сразу же уверенно сказал:

– Я невовремя. Вы работали. Я, болван, напрочь забыл, как художнику важен этот утренний свет! Простите, Варя, я ухожу.

– Да вы с ума сошли, Андрей Петрович! И не стыдно говорить такое… Заходите-заходите, я уж закончила. Боже мой, это что – полдень уже?! Присядьте сами, без церемоний, я самовар…

– Самовар сейчас будет, я хозяйке внизу уж сказал. И саек принесут! Ничего, что я так раскомандовался? Но, насколько я вас помню, вы способны целый день голодная просидеть, когда творите!

– Да вы ведь и сам такой же! – отмахнулась Варя. – Как же хорошо, что зашли хоть напоследок! Я ведь вас с самой вечеринки у Тоневицких не видала! Думала уж – всё, уехали не попрощавшись, как умеете!

– Да, вот нынче уезжаю, оттого и зашёл. – Сметов, улыбаясь, смотрел на Варю, и в его сощуренных чёрных глазах бились солнечные искорки. В растрёпанных волосах виднелась почему-то солома, и Варя невольно улыбнулась. Андрей, проследив за её взглядом, смущённо провёл ладонью по голове.

– Сено, надо полагать?.. Ну, вы-то свой человек, носа морщить не будете…

– Разумеется, не буду. Где же это вы спали?

– В ночлежке на Трубной. Наверное, и шинель провоняла вся?

– Понятия не имею: у меня всё равно красками пропахло. Только что же вам самовар, когда вы, верно, голодны? У меня колбаса есть и хлеб, но…

– Не хватало ещё вас объедать! – возмутился Сметов. – И ничего я не голоден! Жиганы с Трубной угостили бульонкой. Сытно, надо сказать! Хотя, подозреваю, что из местного кобеля была сотворена… Ну да где наша не пропадала!

– Да что вы делали-то там, на Трубной? С жиганами?! – изумилась Варя. – Там ведь и пропасть ни за грош ничего не стоит!

– Зашивал ножевое ранение. – коротко пояснил Сметов. – Надеюсь, успешно.

Варя не решилась расспрашивать далее и отправилась за самоваром.

– И чай у вас всё тот же! – обрадовался Сметов, вдыхая сладкий запах из чайника с отбитым носиком. – Всё так же травку на косогоре собираете?

– Так ведь сейчас самый сбор! Завтра-то – Иван-Купала! Глядите вот: и земляничный лист, и мятка, и душица, и малина, – всё есть. И покупного не надобно! Вы сайку-то берите да рассказывайте – куда отправляетесь снова?

– Ну уж нет, это вы рассказывайте. – распорядился Сметов, впиваясь крепкими зубами в румяный бок сайки. – У Тоневицких нам ведь тогда и поговорить толком не дали! Вы ведь три года по Венам-Парижам пропадали, а я там и не был отродясь! Расскажите, Варенька, как вы жили-то в заграницах?

Варя начала рассказывать, улыбаясь про себя: настолько отличался сегодняшний Сметов от того, которого она видела на вечеринке в Столешниковом переулке. Андрей сидел, свободно откинувшись на бревенчатую стену. В его взъерошенных волосах играл солнечный свет. Белые зубы светились в добродушной улыбке. На лице не было и тени той пренебрежительной маски, которая так неприятно удивила Варю у Тоневицких. Казалось, вовсе не было этих трёх лет, и в гостях у неё, как прежде, сидел хороший товарищ, всегда готовый прийти на помощь, бедный студент-медик, ехидный, насмешливый и добрый, который снимал с себя последнюю рубашку для друзей и ни капли о ней не жалел.

– Что ж, стало быть, не зря учились? – осведомился он, когда Варя умолкла. – Впрочем, что ж я спрашиваю: сам видал полотна-то ваши. Я знаток невеликий, но за сердце, признаться, дёргает. Право, впору самому у вас заказывать… Вот только с деньгами, как обычно, – пшик!

– Да я бы вам подарила любую. – улыбнулась Варя, подливая гостю свежего чаю. – Только вам её и повесить некуда будет. Как были перекати-поле, так и остались!

– Глупо спорить. Так ведь дело моё таково! Вот и на выставку вашу не смогу прибыть, вы уж меня простите великодушно. Может, сами мне покажете что-нибудь?