Отворите мне темницу

– Ну вот и выходит по-моему, неужели не видите? Вашим воспитанием занимался человек, обученный своему делу и знающий его! Любящий и понимающий детей! И результат – налицо! Нет, Тоневицкий, глупо спорить с очевидным. Воспитание детей – такой же труд, как и ремесло сапожника, портного, врача… Этому и учиться требуется, и способности к нему иметь. И на ошибки у воспитателей нет права! Они ведь живую человеческую жизнь своим неумением сгубят, а не отрез материи и не кусок дерева! Ну – спорьте, парируйте, если можете!

– Но позвольте… Вы ведь сами говорили, что ваш папенька…

– Отец святым человеком был. – подтвердила Ольга. – Он, знаете, так любил мать, что ему и в голову никогда не приходило меня от неё защитить. Так и говорил: терпи, Оленька, от родной матери всё должно вытерпеть, грех роптать… А я вот ропщу! И так ропщу, что когда-нибудь её задушу подушкой и спокойно, с чистейшей совестью уйду на каторгу!

– Оля, не надо. – поспешно сказал Николай. – Вам не так уж много времени осталось до избавленья…

– Не будет мне до её смерти никакого избавленья. – равнодушно, как о чём-то давным-давно передуманном, возразила Ольга. – От отца такая пенсия осталась, что прожить на неё немыслимо. На то жив ём, что я уроками зарабатываю. Да ведь ещё и за курсы платить приходится! Вы не поверите, что мне выслушивать приходится каждый раз дома, когда я вношу плату за обучение! Маменька ведь никак усвоить не может, что ежели я брошу работать, мы все с голоду помрём! Если только Федотыча на паперть отправить… так ведь не пойдёт! Не могу же я их бросить умирать… А уж воскресная школа ей как кость поперёк горла встала! И ведь хитра, как все сумасшедшие! Поняла, что ни истерики, ни бросанья на порог, ни поджигание моего платья – да, Тоневицкий, и такое уж было! – ничего не дают, я всё равно ухожу из дома… так стала меня каждое воскресенье с утра до слёз доводить! Знает, что зарёванной я на люди не выйду нипочём! И вот сегодня – сумела! Но больше я ей такой радости не предоставлю! – с ожесточением заявила Ольга. – Тоневицкий, могу ли я попросить вас об одолжении?

– Разумеется, мы ведь друзья. – просто сказал Николай. Семчинова прямо посмотрела на него, и в который раз Николай подумал, что эта девушка со своими короткими густыми волосами и настороженным взглядом из-под сдвинутых бровей похожа на уличного мальчишку.

– Сегодня ведь отчего у маменьки всё вышло? Я свои записи спрятала у Федотыча, другого-то места нет, – а она разрыла его топчан да нашла! И давай соседке, торговке Никандровне, вслух читать, ещё и со своими комментариями! Ну, тут уж я не вынесла… И ведь сама знаю, что глупо, маменька только и ждёт, когда я слабину дам… И не выдержала всё-таки. Уревелась, как баба, самой совестно. Но уж больше тому не бывать! На Федотыча уже надежды нет – так не возьмёте ли к себе мои бумаги? Их немного… уж во всяком случае легче, чем книги. Которые вы не прочли, конечно же.

Николай виновато кивнул, но Ольга этого не увидела: она умчалась сквозь крапивные дебри к дому. Тоневицкий проводил взглядом чёрное платье, тяжело опустился на скамью и уткнулся лбом в кулаки. Вокруг неумолимо смеркалось, реку уже накрыло туманом. В небе, в дымке голубого облака, торжественно поднималась полная луна.

Ольга вернулась с увесистым свёртком, упакованным в бумагу и аккуратно обвязанным бечёвкой.

– Вот… Я завязала не потому, что вам не доверяю. Узел, как видите, очень простой. Просто так будет удобнее нести.

– Без вашего разрешения я и строки отсюда не прочту. – заверил Николай, принимая бумаги.

– Да вам и неинтересно будет. Это так… подготовки к лекциям, мысли кое-какие… За Федотычем вот очень много записываю: он ведь у меня просто кладезь солдатской мудрости! И истории, и песни, и случаи из службы… Кто ещё это, кроме меня, соберёт? Может, когда-нибудь и понадобится. – лицо Ольги вдруг потемнело. – Худо вот то, что я школу нынче пропустила… Невероятная распущенность! Нельзя более такого допускать никак!

– Вы не представляете, как все о вас беспокоились. – искренне сказал Николай, идя рядом с Семчиновой по сумеречному саду и отводя с дороги низко нависшие ветви яблонь. – Я непременно забегу на Полянку и скажу, что вы здоровы! Ребятишки и девицы просто ревели… Вы умеете с ними обращаться как никто!