Отворите мне темницу

– Так тут никакой моей заслуги, Тоневицкий… чёрт, как же курить хочется! С детьми мне очень легко. Просто представляешь, как в том или ином случае маменька бы себя повела – и делаешь наоборот! И получается прекрасный педагог! – Ольга вдруг остановилась и резко повернулась к Николаю. – Понимаете, Тоневицкий, я ведь только детей и люблю… никого больше не могу! Ни себя, ни других… есть же люди, от природы лишённые чувств? Вот как рождаются слепыми или глухими… Мне всегда были смешны эти разговоры, эти стихи, романсики глупенькие… Если бы хоть где-нибудь увидеть эту любовь, – клянусь, специально пошла бы посмотреть, как на уродца в Кунсткамеру!.. А детей мне просто жаль. Я ведь знаю, что если я за них не возьмусь – никто их не научит, не поддержит, не скажет, что они – люди…Люди, понимаете вы, а не твари безмозглые, неблагодарные и тупые, как им дома маменька с папенькой говорят! Я сама себя человеком почувствовала, только когда в школу пришла и увидела, что я – нужна! Что без меня – никак! Понимаете?

– Понимаю. – тихо сказал Николай. – Оля, вы самый лучший человек на свете!

– А вы – пошляк! – отрезала она, хватаясь за предложенную папиросу. – Впрочем, благодарю, что терпеливо слушали мой бред. Поверьте, я редко так разнюниваюсь. И ещё спасибо за то, что маменьку осадили. Пусть теперь гадает, как я умудрилась сиятельного князя в себя влюбить, почти до венца довести и от венчания отказаться! Право, я каждым вашим словом наслаждалась! Отчего вы романы не пишете, Тоневицкий? Имели бы бешеный успех в «Дамском чтении»! И ещё вот что… – Ольга вдруг перестала улыбаться, и брови её сошлись на переносице в грозную линию. – Я надеюсь всё-таки на вашу порядочность…

– Я не использую во зло вашу откровенность. – поспешно заверил Николай.

– Да уж знаю! – огрызнулась она, выронив папиросу. – Тоневицкий, и когда вы прекратите выражаться фразами? Сказали бы попросту – никому не скажу, и баста! Ох уж мне это воспитание аристократическое! Вы куда сейчас пойдёте? Есть ли нынче какая-нибудь лекция?

Перемена в Ольге была так разительна, что Николай на мгновение растерялся и не сразу вспомнил, что сегодня намечалась вечеринка у Кольневых на Дмитровке и непременно должна читаться лекция о полезных минералах.

– И вы ведь тоже званы, Оля! – весело сообщил он. – Идёмте прямо сейчас – верно, уже ужин начался! Вы, должно быть, сегодня и не обедали? Я вам сейчас по дороге куплю пирожок с печёнкой у Петровны! И за происхождение печёнки могу поручиться!

– Никаких пирожков, у меня ни гроша! И до конца недели не будет, так что перебьюсь! Нет, вы мне не одолжите, я не намерена влезать в долги! Идёмте скорее, может быть, ещё не опоздаем! Кстати, почему вы не прочли Бунзена? Ведь этот труд каждый современный, уважающий себя человек просто обязан знать! Это не ваш никому не нужный Лермонтов! Что, ну что непонятного вы в Бунзене обнаружили?!

Вздохнув, Николай привычно приготовился оправдываться.

* * *

Через неделю проливных дождей небо над Москвой, наконец, прояснилось. Разошлись неповоротливые свинцовые тучи, высохла трава в купеческих садах Замоскворечья, а по реке рассыпало искры золотое и розовое июльское солнце.

В день Аграфены-купальницы Варя вскочила от первого же луча и, улыбаясь, кинулась к окну. Стояло ясное, умытое утро. Заросший бурьяном двор был заполнен тёплым светом. В кустах наперебой гомонили птицы. Две синички суетливо носились через забор, отлавливая корм для горластых птенцов. За их родительской суетой с напускным равнодушием наблюдал рыжий хозяйский кот, разлёгшийся на крыше дровяного сарая. «Это надо же было синичкам гнездо в яблоневом дупле устроить!» – озабоченно подумала Варя, глядя на продувную кошачью морду. – «Сожрёт, как бог свят, птенцов… проследить, что ли? Надобно Егорке сказать… Ох, да ведь свет нынче хороший какой!» И, мгновенно забыв о птицах, Варя кинулась одеваться.

На туалет ушло не более минуты. Столько же заняла борьба гребня с густыми рыжими прядями. Небрежно завязав косу на затылке и наспех плеснув в лицо водой из рукомойника, Варя вытащила из-за печи мольберт, установила его перед окном и поставила в нужное положение холст. Две недели назад прибыл, наконец, багаж графини Беловзоровой, и незаконченная картина, которая днём и ночью не шла у Вари из головы, поступила в полное распоряжение хозяйки. Но зато, как назло, зарядили дожди! Варя мучилась без нужного света, прилаживалась с палитрой и так, и этак, но всё было худо и не то. И вот, наконец, первый солнечный день, работа!.. Варя привычно выложила на палитру свои любимые охру, умбру и кадмий, придвинула тщательно вымытые кисти, мастихин – и через мгновение, как всегда, забыла обо всём.