Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Последовала сцена, напоминавшая те, которые происходили когда-то в Острой Луке. Для отца Сергия она была тем тяжелее, что он не только знал жениха, но и был очень расположен к нему. Жених хотел снова ехать в Саратов, но нашел более простой выход – обратился к единоверческому священнику Заседателеву, и тот его обвенчал. В затруднительное положение попал и епископ Павел. Какого бы мнения ни держался он сам по спорному вопросу, как бы ни сочувствовал отцу Сергию, но факт оставался фактом – священник не подчинился епархиальному архиерею. И епископ Павел, как викарный, обязан был официально сообщить об этом митрополиту.

Как отнесся к этому отец Сергий? Может быть, даже еще больше стал уважать владыку за его беспристрастность, по крайней мере, он же и защищал его, когда кто-то осудил его за этот рапорт.

– Так и должно быть, – сказал отец Сергий. – Владыка должен был подать рапорт. А митрополит Серафим теперь должен запретить меня в священнослужении. А я должен буду подчиниться.

Но митрополит, должно быть, понял, что был не прав, или не захотел вступать в резкий конфликт с уважаемым протоиереем. Его резолюция на рапорте гласила: «На усмотрение епископа Павла».

А епископ Павел счел наиболее правильным не давать дальнейшего хода делу – «вменить его, яко не бывшее».

Иногда, в то время, когда владыка и Костя были погружены в серьезные дела, в кухоньке раздавались звонкие детские голоса. Лицо владыки светлело: «Кто это там? Заходите!»

В комнату влетели Боря и Валя, дети регента Михаила Васильевича, оживленные, хорошенькие, всегда в беленьких костюмчиках. Владыка любил детей. Когда он вечерами прогуливался в ограде, к нему забегали и другие дети из ютившихся против церкви хибарок, и для всех у него находилось и ласковое слово, и конфетка или яблоко. А Боря и Валя были почти свои.

Пятилетний Борис, беленький, с большими голубыми глазами, смело подходил под благословение; за ним складывала ручонки маленькая даже для своих лет Валя, которой шел третий год. Мать, Прасковья Ивановна, подталкивавшая их вперед, вместе с матушкой Евдокией выглядывала из-за двери, потом подходила и сама.

– Ах, какая ты нарядная, Валя, – ласково восхищался владыка, любуясь темноглазой говоруньей-девочкой. – Куда это ты собралась?

– Я надела матлосскую блузку и иду к отцу Сельгию, – докладывала девчушка так же, как успела уже не раз доложить встречавшимся на дороге знакомым!

В семье отца Сергия детей тоже принимали с удовольствием, и они и Прасковья Степановна любили туда ходить.

– А не устанете вы? Ведь далеко!

– Не очень далеко, – солидно вмешался Боря. – Вот до Жаровых так далеко! Как от Старого собора до Москвы!

* * *

Не успели пугачевцы нарадоваться на своего епископа, как возникла новая тревога. Получилось так, что независимо друг от друга, но почти одновременно поехали в Самару Димитрий Васильевич и член церковного совета Григорий Амплеевич Калабин. В первое же воскресенье Димитрий Васильевич зашел в занятый обновленцами кафедральный собор, посмотреть «много ли в нем людей» и услышал, что там поминают епископа Павла Пугачевского. Димитрий Васильевич подошел к свечному ящику и спросил, что это за епископ. Ему показали стоявшего невдалеке архиерея и объяснили, что он недавно посвящен и теперь собирается ехать в Пугачев.

«Не советую, – сказал Димитрий Васильевич. – Там свой епископ Павел есть, народ за него держится. А обновленцев у нас не жалуют, может крупная неприятность получиться. Это не Самара, а Пугачев».

У Калабина, как можно было понять из его слов, получилось еще крепче. Он зашел попить чайку на квартиру к бывшему священнику своего родного села Левенка, а теперь активному деятелю обновленчества, протоиерею Алексееву. Там он застал этого же епископа, которого Алексеев отрекомендовал ему, добавив, что он скоро приедет в Пугачев.

Люди, знавшие Калабина, могли, почти как присутствовавшие при этой сцене, представить, как загорелись глазки горячего старика, как застучала по полу его внушительная палка и как он взволнованным фальцетом закричал: «Вот этой самой палкой… Я Варина, лоскута, с паперти прогонял, когда он в собор лез!» Что было прибавлено в адрес новоявленного претендента на кафедру, Калабин не рассказывал, ограничившись передачей общего тона «совещания».

В Пугачеве много говорили по поводу ожидаемого приезда непрошеного гостя. Догадывались, что, как и в других местах, обновленцы рассчитывают при помощи сходства имен создать путаницу и смуту в приходах. В ожидании его много молились, порядочно волновались, но так и не дождались. По-видимому, тон двух случайных представителей города показал Павлу-обновленцу, что борьба предстоит не из легких, и он предпочел совсем не показываться в город.

Глава 25 Пугачев и Самара

 

– Соня, тебе письмо. Наташа пишет.