— Моя мечта, — подтверждает дьяк ровным до безжизненности голосом.
Виссарион всегда думал, что Лаврич старый, но сейчас, увидев его вблизи, понял, что ошибался. Дьяк прожил много лет, но стареть ещё не начал: он был атлетически сложён, быстр движениями, хоть и сед, но полон жизненных сил, и проживёт таким здоровяком ещё долгие, долгие годы.
Если, конечно, не убьют.
— Это был уголок моего личного счастья…
— Игровая комната.
— Что? — Лаврич не ожидал, что Обуза посмеет подать голос, и растерялся. — Кто разрешил тебе говорить?
— А кто мне может запретить?! — неожиданно для самого себя выкрикнул букинист. — Ты явился сюда не для того, чтобы убить меня, а чтобы разобраться в себе. Ты почти купил виртуальную конуру с девочкой, которая будет угождать и ублажать, но засомневался.
— Нет…
— Засомневался.
— Нет!
— Иначе твой парень пристрелил бы меня на выходе из магазина. — Виссарион бешено посмотрел на меченосца. — Он следил, я знаю. Барадьер сказал.
Несколько секунд дьяк молчал, борясь с желанием оторвать Обузе голову, а затем нервно дёрнул плечом, показав этим нелепым, неконтролируемым жестом, как сильно переживает.
— Она постареет, — глухо сказал он. — Огонь, который вспыхнет между нами, рано или поздно погаснет.
— Но она будет живой и настоящей.
— Да, она будет настоящей. — Лаврич повернулся к дивану, на котором лежала завёрнутая в махровую простыню Галя. Девушка была в забытьи, изредка вздрагивала и стонала, словно от боли. Она сумела вырваться из картины, но потеряла много сил.
— Галя излечится, — пообещал меченосец. — За этим проследят лучшие врачи.
И его нежный, полный заботы и любви голос, показал Виссариону, что Лаврич доволен развязкой. Очень доволен, только не хочет признаваться.
— Сколько ты обещал Барадьеру?
— Мы с ним рассчитаемся, — твёрдо ответил букинист. — Это моё дело.
— Хорошо… — Дьяк-меченосец помолчал, но всё-таки нашёл в себе силы признать: — Ты был прав, Обуза, когда полез не в своё дело и помешал мне совершить ошибку. Я благодарен.
Виссарион застыл в изумлении.
А Лаврич подошёл к дивану, бережно поднял девушку на руки, сделал шаг к двери, но остановился, усмехнулся и кивнул на стену:
— Забери «Подснежники», Обуза, это единственная картина, которую он написал. Пусть она будет у тебя.
— Э-э…
— Насчёт документов не волнуйся: я распоряжусь, чтобы всё оформили, и ты будешь считаться добросовестным покупателем. — Дьяк выдержал паузу: — Считай это моим подарком.
— Спасибо.
Лаврич ушёл.
А на следующий день Виссарион явился к Раннему Автобусу первым. Самым первым. И встретил его не на шоссе, вдоль которого Валера собирал пассажиров, а на «конечной», в укромном месте позади автостанции, между глухой стеной большого магазина и забором депо. В нужный час тупичок заволокло густым серым туманом, а когда он рассеялся, Виссарион увидел жёлтый автобус без номера. И лысого водителя с золотым зубом, который охотно распахнул двери первому пассажиру.
— Доброе утро.
— Привет. — Обуза подошёл к стеклянной стенке и остановился, положив руки на высокий поручень.
— Ты сегодня не на своём месте, — заметил водитель.
— Хочу поговорить.
— Я так и понял. — Валера медленно вывел автобус на пустынную улицу районного центра. — Слышал, ты прикончил Бергера?
— Не я, а Барадьер.
— Все знают, что ты. Барадьер — наёмник.
— Значит, я, — согласился Обуза. — И ни о чём не жалею.
— Вот и хорошо.
Мужчины помолчали.
Старый автобус поскрипывал, позвякивал, иногда даже покашливал, но довольно резво бежал по дороге и вскоре должен был добраться до первой остановки, а Виссарион всё мялся, не решаясь задать вопрос, ради которого приехал в дальний тупичок и полчаса дожидался появления Раннего Автобуса.
И Валера пришёл букинисту на помощь.
— Бергер не просил остановиться, — произнёс он, бросив на Обузу взгляд через зеркало заднего вида. — Я подобрал девчонку по своему желанию.
— Я так и думал! — с облегчением выдохнул Виссарион.
— Почему?
— Ты слишком быстро ездишь, — объяснил букинист. — Бергер не успел бы среагировать и попросить тебя остановиться.
— Ты обдумал это и решил спросить, почему я так поступил?
— Да.
— Потому что в тот день они должны были встретиться вечером, — рассказал Валера, намеренно сбрасывая скорость, чтобы приехать на остановку с небольшим опозданием. — Получилось бы так: Галя возвращается из Москвы на электричке, идёт пешком, останавливается у фонаря, чтобы перейти дорогу, проезжающий мимо Бергер замечает её… Там поворот, и водитель сбросил бы скорость… Бергер приходит в восторг и буквально выпрыгивает из машины, пускает в ход всё своё обаяние и добивается результата. Ты бы никогда не узнал об этой встрече, и завтра… Не сегодня, а завтра, Бергер отдал бы Лавричу законченную картину.
— Я её видел, — неожиданно сказал Обуза. — Зáмок восхитителен, солнце сияет, совсем как настоящее, а Галя на холсте — идеальна. — Он прищурился, припоминая детали картины, и закончил: — Бергер был гением.
— Но его следовало остановить, — глухо произнёс водитель.
И Виссарион согласился:
— Да.