Отныне и навсегда

— Я терпеть не могу вот так их разочаровывать! Раз за разом — словно какой-то заколдованный круг, из которого я не могу вырваться. Если бы я хоть что-то могла, если бы мне хоть что-то хорошо удавалось…

Покачав головой, она направилась к холодильнику, чтобы достать вчерашний суп и разогреть его на обед.

— Ты не представляешь себе, как я завидую твоему таланту и твоей уверенности. Моя мама всегда говорила, что если бы я сконцентрировала свои силы для одной цели, а не растрачивала их как попало, я бы не была посредственностью…

— Ей должно быть стыдно за такие слова!

Удивленная прозвучавшей в его голосе злостью, девушка обернулась:

— Она вовсе не имела в виду ничего дурного; я просто неточно передала ее слова… Пойми, они все такие способные и умные и… ну, в общем, преданные своему делу. Мой отец — главный хирург, моя мама — совладелец одной из самых преуспевающих юридических фирм на восточном побережье. А я ни на что не способна!

Но все же Аллина злилась. Гнев волной поднимался в ее сердце, когда она резко поставила кастрюлю на плиту. Довольный этим, Конэл сложил руки на груди, откинулся назад и наблюдал за ней.

— А еще Джеймс с его блестящей практикой, его роскошная жена, его сынок, сертифицированный вундеркинд, между прочим, невоспитанный хам, но все говорят, что он развит не по годам. Как будто «вундеркинд» и «хам» — это синонимы! И еще Маргарет с ее идеальным офисом, идеальным гардеробом, идеальным домом и идеальным отвратительным супругом, который только и делает, что смотрит кинофильмы и коллекционирует монеты!

Она выплеснула суп в кастрюлю.

— И каждый год в День Благодарения они рассаживаются в креслах и похлопывают друг друга по спине за то, что они такие выдающиеся и преуспевающие. Затем они смотрят на меня так, будто я иностранная беженка, которая пришла к порогу их дома и которую пришлось впустить из гуманных соображений. И я не могу стать ни врачом, ни адвокатом, ни чертовым индейским вождем, как бы я ни старалась, потому что я ни на что не способна!

— А теперь должно быть стыдно тебе.

— Что? — Аллина прижала пальцы к вискам. Гнев вскружил ей голову, чего она обычно старалась избегать. — Что ты сказал?

— Иди сюда! — Конэл схватил ее за руку и потащил в гостиную. — Что ты здесь делала? — В каком смысле?

— Что ты сделала здесь, в этой комнате?

— Я… вытерла пыль…

— Ко всем чертям пыль, Аллина! Взгляни на цветы, на свечи и вазы с раковинами. А теперь посмотри сюда!

Конэл потащил ее к выходу и распахнул дверь

— Вот сад, за которым никто не ухаживал до сегодняшнего утра. Где песок, который был рассыпан на дорожке и который я не замечал, пока он не исчез? За домом на ветру сохнут выстиранные простыни, а в кухне разогревается суп. Этот чертов душ больше не протекает. Кто все это сделал?!

— Конэл, любой может подмести дорожку…

— Но не каждому это придет в голову. Не каждый станет тратить на это время. И конечно, не каждый с удовольствием будет подметать дорожки. Всего за один день ты преобразила это место, здесь не было уютно уже очень давно, и я почти забыл, что это такое — чувствовать себя дома. Ты думаешь, это ничего не значит, это ничего не стоит?

— Это простое… обычное дело, — сказала Аллина, не сумев подобрать более удачного слова. — Мне не удастся сделать карьеру, собирая цветы.

— Если нужно зарабатывать на жизнь, то зарабатывать можно там, где подвернется такая возможность. Тебе нравится собирать дикие цветы и морские раковины. И есть люди, которые будут благодарны тебе за это и заметят твои старания.

Если бы Аллина еще не любила Конэла, она влюбилась бы в него сейчас. Его слова все еще звучали у нее в ушах. Его глаза воодушевленно горели.

— Это самые хорошие слова, которые я когда-либо слышала! — Аллина обняла ладонями его лицо. — Самые приятные! — она нежно поцеловала Конэла. — Спасибо.

Прежде чем Конэл успел что-либо ответить, она покачала головой, а затем опустила голову ему на плечо.

8

Они отгородились от всего мира. Позабыли о времени. Конэл, вероятно, рассердился бы при мысли о том, что они занимаются волшебством, но Аллина не могла назвать это по-другому.

Она вновь позировала Конэлу в студии, освещенной полуденным солнцем. И видела, как из глины рождается ее собственное тело.

Она попросила рассказать ей о том времени, когда Конэл жил в Дублине. О его учебе и работе. О бедных годах студенчества, когда ему приходилось обходиться консервированными продуктами и искусством. О том, как произошло чудо — и он стал знаменитым.

Первая же проданная скульптура позволила ему не тратить время на пустяки, он мог арендовать помещение, чтобы спокойно работать, не беспокоясь об оплате. Благодаря следующим работам он получил возможность выбирать и обзавелся собственной студией.

И, хотя Конэл говорил спокойно, Аллина заметила, что он ни разу не назвал Дублин своим родным городом. Однако она промолчала.

Позже, когда Конэл накрыл глину влажной тряпкой и вымыл руки в небольшой раковине, они пошли гулять по берегу. Они беседовали о разных вещах, но не вспомнили об амулете на ее шее и круге из камней, тень от которых падала на скалы.