Открывается внутрь

– А ты другого ничего не потянешь пока. Ты Петю сегодня слышал? Ты так сможешь? Нет. Вот именно. Кроме того, ты молодой еще, тебе всего двадцать три. А голова у тебя, честное слово, неплохая, Стас! И ты на самом деле не по возрасту умен в некоторых вещах! Та же математика, те же финансы, ты же олимпиады выигрывал, почему ты не хочешь взять это на себя? Генеральный директор должен вести либо маркетинг, либо финансы; я веду маркетинг, ты будешь, когда меня сменишь, вести финансы – почему нет, зачем пытаться лезть в то, чего ты не можешь, лучше сосредоточиться на том, что у тебя получается хорошо!.. И у тебя есть задатки, я же вижу, ты четко просекаешь людей, ты их, правда, не любишь, но это не обязательно!.. Я тебя потому и посадил для начала поработать с клиентами. И ты работаешь, если бы не эта твоя непонятно откуда взявшаяся апатия, которую в последние месяцы я вижу, и раздражение на всех… Женя – я отчасти тебя понимаю, она бывает не права, она многого не видит, она слишком угодлива порой бывает, балует клиентов, а не всем клиентам на пользу баловство… Как правильно говорит Регина, «а если клиент не прав, то это не твой клиент»… Иногда нужно и приструнить, а для Жени, которая привыкла только продавать, для нее это немыслимо, она просто не может перестроиться. А ты очень хорошо умеешь именно ставить на место… Эй, Стас, я с кем разговариваю?..

* * *

Стас сидит в усталой позе, согнувшись, рядом со столом препода. Теребит в руках билет. Смотрит перед собой.

– Инфляция – это… переполнение каналов…

Мысль, вильнув хвостом, иссякает. Стас проводит рукой по волосам. Препод уже торопится, уже подсказывает ему:

– Давай по-простому. Что происходит, когда инфляция?

– Деньги обесцениваются.

– Так. А уровень цен общий?

– Растет.

– Значит, инфляция – это что? О, боже мой. Инфляция – это общий рост цен. Давай зачетку.

Стас поднимается по лестнице. Чирк, чирк подошвами «крокодилов». Вот два зеркала друг напротив друга. В одно глядишься, из другого выглядываешь. Зеркала старые, кривоватые. Бесконечность кривая, дурная.

Стас придирчиво разглядывает себя. Длинное унылое лицо. Неистребимые прыщи на скулах. Темно-русые пряди прилипли ко лбу. Дурацкий вид. Мудацкий.

С площадки третьего этажа раздается резкий вопль:

– Эй, Папуля! Английского не будет!

Стас вздрагивает от неожиданности. По лестнице, размахивая бумагами, скачет вниз белобрысая толстуха.

– В зеркала смотришься? – кричит уже снизу, уносясь. – Красавчег! – и хохот снизу, на три голоса.

– Ну, ты-то, блин, тоже… жизнь со знаком качества, – сварливо бормочет Стас.

У расписания приятели. Стас сует им холодную жесткую ладонь, проходя мимо, – мужское приветствие. На душе у Стаса тоскливо. Можно нажраться, поехать в клуб. Можно валяться весь вечер, тупить вконтактик, пиво глушить. Тоска все равно остается.

– Йес! – крик за спиной. – Па-пу-ля! Английского не будет!

– Знаю, – бормочет Стас.

После первой сессии встал вопрос, где праздновать. Стас и предложил: давайте на даче у моего папули. Как раз тогда познакомились с ним, Стас гордился. «У папули! – подхватил главный шут группы. – Да-да-да! Поехали к Стасикову папуле!..» Так всю дорогу и стебался. Ну, знаете, как это бывает. Слово не воробей. С тех пор Стас стал Папулей.

Надо зайти в библиотеку. Взять пару книжек – готовиться к семинару. С интернета все не скатаешь. Приходится, короче, учиться иногда. Зачем, правда, ни хрена не понятно.

Стас берет книги, спускается в вестибюль, запахивает куртку, выходит на улицу. Там солнце, холод, пыль и лед. Машина чивиркает, мигает навстречу, через пару секунд разблокируется замок. Стас садится за руль. Включает радио, снимает куртку. Едет.

Вырулив с бульвара на проспект, он снова набирает ее номер.

– Заеду.

– Зачем?

– Поговорить. Тебе купить чего-нибудь? Я мимо «Окея» поеду все равно.

– Ну, купи, там… яблок зеленых. Все, больше ничего не надо.

Времени половина четвертого, пробок еще нет. Стас едет и курит. Окно приоткрыто, сквозняк ерошит волосы. На небесах светло-светло, в городе сияние, резкие тени, мороз, ледяные повороты, вмятины в трансформаторных будках; неистовый весенний холод, и солнце, как ни в чем ни бывало, сверкает, ничуть не грея, яростно и восторженно.

* * *

Стас вылезает из машины. С трудом разгибает ноги. Ревматизм в двадцать три года – это, скажу я вам, неприятная штука. Он запахивает куртку и идет, скользя «крокодилами» по мерзлому насту: шурх, шурх.

Она сидит на скамейке, ребенок рядом спит в коляске.

– Привет.

Кряхтя, присаживается на корточки рядом с коляской. Слава богу, не в отца. Хорошо, что девчонка.

– Что сказать-то хотел?

Стас прокашливается.

– Выгнала его, значит?

– О, как вы мне все надоели. Если ты приехал устраивать сериал, то давай до свиданья.

Яркое, ослепительное небо. Стас вытягивает шею. Сует руки в карманы.

– Я так понял, что ты няню не хочешь. Садик нашел. Частная группа в обычном саду. Ясли. С восьми месяцев берут. Типа, ну, сначала я, а потом, если захочешь, если сможешь, сама будешь платить. Недорого. Проспект Добролюбова…

– И кто ее туда возить будет?

– Я.