Отец моего врага

— О, нет!.. — но все это не имело никакого значения в сравнении с главным: среди вакханалии мирно спал Прохор Германович на единственном целом предмете — кровати. Сверху, вместо одеяла, его устилал слой снега, а кожа казалась неестественно белой. Те три бесконечные секунды, что я летела к ректору, меня окутывал дикий необъятный ужас. Мозг кричал: «Ты его потеряла»! И в тот момент все казалось вокруг неважным. Обиды, недомолвки, гордость… Одна мысль, что больше никогда не услышу его голоса, — сводила с ума. — Нет, нет, нет…

Судорожно нащупывая пульс, я не могла перестать плакать. Умывалась слезами и тут же смеялась, как ненормальная:

— Жив!

Ничего не понимающий Александр начал растирать мужчине руки, но я моментально его одернула:

— Нет! Этого мало! Он ледяной…

— Заснул, наверное, пьяный… — предположил мужчина, что и так было понятно по беззаботно похрапывающему ректору. Совершенно не просыпающемуся от возгласов вокруг!

— Отнесите его в ванну. Сможете? — утерев слезы, я заставила себя собраться и перестать истереть. Мужчина согласно кивнул, и, пока он занимался ректором, я быстро кинулась к косметичке, где всегда было припасено кое-что от простуды. Когда Александр вышел, ожидая дальнейших указаний, я кивнула на дверь: — Спуститесь вниз, вызовите врача. Не доверяйте это администратору. Простите, но я подслушала и знаю, что вы владеете португальским. Найдите лучшую частную клинику, умоляю! Пусть приедет именно ВРАЧ, а не фельдшер.

— Будет сделано, — кивнул мужчина и уже направился к выходу, но у двери замер. — Справишься тут сама? — я не успела рта открыть, как тот уверенно хмыкнул: — Справишься… А ты молодец, Оль. Я растерялся, а ты нет.

Александр ушел, а я оперативно набрала ректору ванну. Он принимал ее прямо в одежде и, увы, не просыпался.

— Давайте, — буквально с ложечки напоила его витаминами и противовирусным. Разбавила быстро закипевшую в чайнике воду с прохладной, чтобы прогреть организм изнутри. — Просыпайтесь, прошу вас…

Прохор Германович перестал быть бледным, как поганка. Уложив его голову на мягкую спинку ванной и убедившись, что тот не утонет, я вернулась в номер и попыталась навести порядок до прихода врача.

Удивительно, но около кровати до сих пор смирно стояла бутылка алкоголя, распитая ректором в первую ночь. Все разгромлено, а она на том же месте.

— Не стоит им это видеть, — качнув головой, я подняла бутылку и собиралась убрать ее в шкаф, но внимание мое привлекла огромная темная лужа на белом ковре. Разглядеть ее в темноте ранее было невозможно! Слишком большая, чтобы оставить ее могли пару капель. Засохшая, въевшаяся и явно не сегодняшняя. Пораскинув мозгами, я содрогнулась от догадки: — Черт! Прохор Германович открыл бутылку, разлил, но… Ничего не выпил! По крайней мере, не столько, чтобы опьянеть… А это значит, что признался мне в любви в трезвой памяти…

Я не успела осознать это, когда хрип из ванны переметнул мое внимание. Когда я вошла, Прохор Германович держался за голову и хмурился.

— Наконец-то! — воскликнула я. Эмоции были сильнее меня и позволила себе буквально наброситься на мужчину. Плевать, что теперь все платье было мокрым до нитки. Ректор прижал меня к себе, погладив по спине все еще ледяной рукой. — Как вы?

Мужчина открыл рот, но тут же поморщился. Я отстранилась и увидела, как он схватился за горло.

— Болит, да? — ректор кивнул, а уже спустя минуту у него во рту была лечебная пастилка. — Лучше?

Прохор Германович кивнул, наконец осматриваясь вокруг. Он удивленно оценил ванную воды и свой костюм:

— Что произошло?

Глава 18

Голос его хрипел, как стоны грешников из ада. Я накрыла его губы рукой, а тот поймал мою кисть и мягко поцеловал каждый палец.

— Вы заснули под открытым окном, разгромили комнату! — взорвалась я, ректор морщился от каждого слова.

— Не помню, — он отвел взгляд, прикрывая глаза рукой. — Последний раз так напивался в восемнадцать…

Не удержавшись, я как можно спокойнее спросила:

— А та бутылка у кровати? — ректор бросил на меня непонимающий взгляд. — Ну, вы неплохо приложились к ней прошлой ночью и… Скажем, потом были не в себе.

Прохор Германович собирался произнести пламенную речь, но горло опять подвело. Я просила его молчать, он все же с трудом прохрипел:

— Я открыл бутылку неаккуратно. Решил, что не судьба и оставил у кровати… — он замер, а мои глаза распахнулись от удивления. Мужчина задумчиво похлопал себя по подбородку, пока вдруг ошалело не воскликнул: — Неужели ты решила, что мои слова были из-за алкоголя!

— Молчите, прошу! — застонала теперь уже, потому как с каждым словом голос ректора становился все тише и тише. Растирая его ладони, я смотрела в пол и быстро тараторила: — Вы извинились потом, Прохор Германович. Обычно так делают, когда взболтнут лишнего по пьяни или… Сделают.

— ЧТО?! — воскликнул он так громко, как мог. — Оля, я вышел из ванной и хотел заниматься с тобой любовью всю ночь! Но ты рыдала с закрытыми глазами, и я решил, что просто воспользовался тобой и ты жалеешь. Или что сделал тебе больно… Мой мозг всю ночь разрывался — что не так! За это я и извинился.