Отец Иоанн Кронштадтский

Об отце Иоанне давно я знала; в моей семье даже заочная его молитва подняла с постели к смерти приговоренного ребенка, страдавшего безнадежной формой дифтерита. «Если врачи бессильны, – сказала я в порыве безысходного горя, – то силен Бог помочь, и Он мне вернет мое дитя». Была послана срочная телеграмма о.Иоанну с слезной мольбой о спасении, и ребенок был спасен вопреки приговору врачей. Воспоминание об этом случае и благодарность к лично мне незнакомому молитвеннику не угасла в моем сердце, и я остаток веры и упования вложила в возможность и для себя от него получить облегчение. «Если откажется Батюшка приехать, значит проклята я Богом, – больше спасения нет, и я должна тогда уже насильственно прервать свое мучительное существование». Огонь веры и надежды все еще не потухал. Два раза тщетно мы прождали в назначенные дни Батюшку, он не приехал; настал третий, в моем внутреннем решении – последний. Если не приедет – ждать нечего, все кончено! За полчаса до назначеннаго срока явилась сконфуженная И.О. и объявила, что неожиданно вызвали Батюшку в другое место и стала уверять, что следующий раз уж непременно Батюшка заедет.

«Будет уже поздно», – ответила я, но мои слова были прерваны звонком из швейцарской и возгласом швейцара: «Отец Иоанн Кронштадтский...»

Помню, что кубарем слетела я с лестницы и, упав к ногам входившего в прихожую Батюшки, кричала задыхаясь: «Не стою, я не стою, чтобы вы перешагнули порог жилища моего». «За такое смирение и веру – все хорошо будет», – раздался его звонкий, светлый, ласковый голос.

Потеряла ли я затем сознание или притупилось оно во мне, но дальше я уже себя помню лежащей около молящегося пред образами на коленях Батюшки, ни слов его, ни молитвы – ничего не помню, кроме внутреннего своего вопля к Богу: «Спаси, спаси, ведь я же, все-таки, создание Твое».

С колен я поднялась совершенно здоровой; и вполне ясно ощущала, что как что-то вошло в меня благодатное, светлое, светлое...

«В пятницу 26-го – вы у меня причаститесь в Леушинском подворье в день Иоанна Богослова – Апостола любви и веры», – сказал, прощаясь со мной, Батюшка. Приготовьтесь. А это случилось 21 сентября 1899 г.

О вечно памятный, счастливый день!

Возвращаясь иногда к прошедшей своей жизни, перебирая в памяти своей отжитое, только этот один и светит, его бы только и хотела вернуть.

На другой день проснулась я обновленной и возрожденной – сама на себя дивясь. Я ли это? Ни страха, ни тоски, ни смятения, ни страдания – все исчезло, при свете одного только луча Божьего милосердия к грешнику. Я стала радостно готовиться к великому дню. Накануне 26-го, по приказанию Батюшки, я пошла на исповедь к его племяннику о.Иоанну Орнатскому. Если моя исповедь в город Т. была огромного значения как подведенный итог жизни, как оценка самой себя, то эта вторая исповедь совершенно отделила прошедшее от будущего, вырыла непроходимую между ними пропасть. Я себя беспощадно осудила, обнажила все язвы своей души, отреклась от себя и предала себя Промыслу Божию, Его спасительному обо мне попечению. Я Ему волю свою вручила! Господи! Вот я какая, смотри на меня, хуже и найти нельзя, но в Твоей власти меня очистить, возродить, сделать из грязной и черной – светлую и прозрачную.

Я поверила Богу, а Он никого не обманет!

На другой день после Причастия я подошла ко кресту. Пристально вгляделся в меня Батюшка, мне одной дал три раза поцеловать крест с какимто особенным проникновенным взором. «Хорошо теперь тебе, голубушка моя. Ну вот и береги теперь душу свою». Я получила такое впечатление тогда, будто он какую-то печать на меня наложил, и что много крестов придется поднять по его благословению. Так воистину и случилось.

Умер внезапно муж, с его смертью утратилось все внешнее благополучие, стало грозить нищенское существование. Учебные годы подраставших детей совпали с годами революционнаго движения и были чреваты крупными недоразумениями и даже опасностью для их жизни, и наконец стряслось самое величайшее горе – погиб сын мой, юноша 19 лет, в страшном Цусимском бою, и я целый год не могла узнать об его участи. Дорогой отец Иоанн поддерживал, ободрял и укреплял меня все время силой своего духа.

Вскоре после моего возрождения и знакомства с Батюшкой, еще задолго до смерти мужа, как-то неожиданно для меня самой, воскресла в памяти фигура немощного священника из Т. «Вот бы свести его с Батюшкой, – пришло мне на ум, – авось и его исцелит Господь за праведные молитвы своего слуги. Может, только для этого и скрестились на мгновение пути наши». Мысли эти все чаще и неотступнее меня преследовали, и я наконец решила написать без всяких обиняков. «Вы свет мира и соль земли, –писала я, – а как-то светите вы? В какой соблазн вводите паству вашу, оскорбляя Бога, пренебрегая интересами вверенного вам стада; приезжайте непременно, доверьте вашу немощную душу Батюшке о.Иоанну, за его молитвы – исцелеете». «Не могу обращаться к другим в деле, где сам себе помочь должен», – ответил он.