Отец Иоанн (Крестьянкин)

Был Иван Александрович маленького роста, горбатым, сильно хромал — как он сам уверял, в юности, расшалившись, спускался с колокольни в Оптиной через две ступеньки и неудачно упал. Но основные свои увечья он приобрел много позже, во время странствований по ссылкам. Арестовывался он, как упоминалось, в 1927 и 1940 годах и возвращался почти инвалидом — с переломанными руками-ногами, без зубов, с выбитым глазом. Об этом глазе он только и вздыхал иногда: «Вот фонарь-то у меня один остался и светит плохо». Но это не мешало ему быть чрезвычайно проницательным человеком. «Придешь к старцу, и вдруг мгновенно тот озарит тебя светом, уже неземным, благодатным, он заглянет внутрь и начинает разговор. До сих пор приходишь в трепет от этого воспоминания», — говорил о. Иоанн Крестьянкин о своих встречах с «о. Иоанном Соколовым», без всяких сомнений называя его «профессором Небесной Академии».

У нового знакомого о. Иоанн тоже оставил по себе доброе впечатление. По воспоминаниям одной из духовных чад батюшки, как-то Соколов после ухода о. Иоанна высказался о нем так: «Дивный батя! Постник, как древние». А еще так: «Ой, всю жизнь будет крутиться, себя не жалеет». А в глаза звал его Ванечкой, наставлял по-своему, с приговорками: «Ничего не скажу, что я могу сказать, ведь я простой мужик-указник, так, плету кое-что…» (Люди, наверное, думали, что «оптинский игумен» говорит так по скромности, а это была чистая правда — он ведь и был «простым мужиком»…)

Обычно наставления Ивана Александровича Соколова были не всегда понятны тем, кто их получал. Он говорил, к примеру:

— Ванечка, будь посамолюбчивей.

Или:

— Ванечка, прошу и молю, не давай за всех поручительства.

Или:

— Ванечка, не будь везде хозяином.

Вот и гадай, что имеется в виду. После размышлений приходили ответы: «быть самолюбчивей» означало уделять хоть самое малое время себе, не разбрасываться временем и силами с чрезмерной щедростью; «не давать за всех поручительства» — быть осмотрительнее в высказываниях и поведении, ведь люди кругом разные, ручаться за всех нельзя. А пожелание «не быть везде хозяином» не затрагивало ли желание молодого священника, пусть неосознанно, следить за всеми процессами, происходившими в приходе, быть в курсе всего?..

Задал батюшка Ивану Александровичу и вопрос по поводу своего поступления в монастырь (видать, мысли о лавре все-таки не давали ему покоя, возвращались время от времени). И услышал в ответ взволнованно-неясное:

— Куда? В какой монастырь? Там нынче везде сквозняки.

Что имелось в виду под сквозняками, стало понятно уже совсем скоро.

…В 1969 году в келии о. Иоанна (Крестьянкина) в Псково-Печерском монастыре пятеро молодых людей встречались со старцем. Тогда была сделана запись удивительного рассказа о. Иоанна о самом себе. Говорил он отчасти иносказательно, в третьем лице, но нет сомнения в том, что речь шла о его собственном духовном опыте.

«Прошло только три года, как он принял сан, и благодать священства носила его на крыльях. Ежедневно спозаранку приходя в храм и приложившись к престолу, он бежал к большому распятию, у которого изливал просьбы за себя и за всех, с кем сводила жизнь. В один из дней, по обыкновению припав лбом к стопам Спасителя, он услышал от Креста вопрос:

— Можешь ли ты любить Меня, как они?

Порывисто вскочив, священник обернулся. Храм был пуст, но вокруг Креста Христова, обступив его, стояли кресты разных размеров. Не возьмусь передать, что произошло в сердце собрата. Взмолившись, он впился взором в лик Спасителя. Крест безмолвствовал.

Память об увиденном тревогой преследовала его целый день. К вечеру он добрался до старца-духовника. Это был монах, уже прошедший лагерные мытарства, живой преподобномученик (имеется в виду И. А. Соколов. — В. Б.). Рассказывать о случившемся подробно не пришлось.

— Что ответило Господу твое сердце? — прервал повествование вопрос старца. Только тогда священник поверил, что увиденное было не обольщением. Через короткое время видение повторилось с той лишь разницей, что на некоторых крестах были люди, дорогие его сердцу, погибшие в революционное лихолетье. Сердце батюшки сжалось от страха и жалости к ним и к себе. И вопрос, снова прозвучавший с Креста:

— Любишь ли ты Меня, как они? — опять остался без ответа.

Время шло. Мучительно болела душа за измену священной памяти отцам, за свое малодушие.

Всё навязчивее, всё ближе подступали и страхования. Враг бесчинствовал помыслами. Оставаясь в храме один, он в изнеможении лежал у Распятия. Всё тщетно. Освобождения не наступало. Мрак полонил душу.

Но однажды, уже почти повергнутого в отчаяние, прямо в алтаре его обступили кресты с вознесенными на них страдальцами. Лиц он не узнавал, но они сияли так, что больно было смотреть, видел только протянутые к нему руки и чувствовал ток благодатной силы, изливающийся в его изнемогшую в искушении душу. Батюшка опрометью бросился в храм к Распятию Спасителя и, не дожидаясь вопроса, рыдая, взмолился:

— Господи, Ты знаешь, знаешь, Ты видишь, что я люблю Тебя. Укрой мою немощь!