Заметим, что все три раза И. А. Соколова арестовывали за «антисоветскую деятельность», сводившуюся к тому, что он на частных квартирах раздавал бутылки с целебной водой, масло, предсказывал скорое падение советской власти, а иногда читал акафисты. О том, как формировалась легенда о нем как о священнослужителе, свидетельствуют его собственные показания: «В 1935 г., когда я стоял на паперти в греческой церкви, одна из женщин узнала меня и назвала о. Иоанном. Позже обратил внимание на меня и настоятель греческой церкви о. Иоанн, который, узнав, что есть игумен Оптиной пустыни, пригласил меня ему прислуживать. В большие праздники я помогал о. Иоанну в церкви, как это подобает по канону священнику в алтаре. Таким образом, я служил нештатным священником». Там же приводится свидетельство одной монахини, которая сообщает, что молебнов и прочих служб на дому Соколов не отправлял, да и вообще «у него не было рясы». Зато в 1940 году он постриг двух человек в монахи, причем один из постриженников, 15-летний подросток, в монашестве был наречен… Сережей.
Конечно, встает вопрос: насколько можно доверять протоколам допросов, которые, как известно, нередко фальсифицировались и заполнялись самими следователями?.. По мнению о. Платона (Рожкова), в данном случае речь о фальсификации не идет. «Судя по церковной терминологии, которую Соколов использовал в своих показаниях, его словарному запасу и грамотности в совокупности со всем вышесказанным, есть основания предполагать с большой долей вероятности, что Соколов не имел священного сана и едва ли мог быть монахом, — пишет исследователь. — По нашему мнению, псевдорелигиозная деятельность являлась для него средством к существованию, что оказалось возможным лишь в условиях разоренной церковной жизни, когда Церковь подвергалась гонениям, храмы по большей части закрывались, контроль священноначалия и связь прихожан с ним часто отсутствовали».
Спрашивается, как же о. Иоанн Крестьянкин не разглядел в новом знакомом его темную сторону? О. Платон (Рожков) отвечает на это вполне убедительно: «Нужно учитывать краткость их знакомства и личную доброжелательность мемуариста (о. Иоанна. —
Кем же был Иван Александрович Соколов на самом деле? Самозванцем, присвоившим себе высокий сан игумена? Юродивым с темным прошлым? Священником, пережившим падение и так и не сумевшим подняться? Или в нем уживались все эти личности сразу?.. Вряд ли это удастся установить точно. Нам важно, что в жизни о. Иоанна Крестьянкина И. А. Соколов, кем бы он ни был, сыграл положительную роль. Судя по сохранившимся свидетельствам, этому человеку действительно был присущ дар прорицания, что позволяло поддерживать образ «старца в миру». А тень на о. Иоанна его знакомство и общение с Соколовым бросить не может. Для чистого всё было чисто, и, вероятно, батюшка видел в Иване Александровиче то высокое, главное, что, безусловно, присутствовало в этом изломанном, грешном человеке…
С о. Иоанном Соколов познакомился в качестве «оптинского игумена». О нем батюшке рассказали прихожане измайловского храма. Желание познакомиться с оптинцем было, конечно, велико, но… в те годы за такового мог выдать себя кто угодно, в том числе и агент МГБ, собиравший данные о «церковниках». Поэтому о. Иоанн послал к незнакомцу «разведку» в лице своей духовной дочери, певчей измайловского храма Ольги Воробьевой. Составил для нее целый вопросник и долго наставлял — мол, если человек ответит на них так-то и так-то, то это подлинный старец, а если нет — то нет. Когда Ольга пробиралась огородами к домику в Филях, где жил Соколов, душа у нее от страха уходила в пятки. А Иван Александрович между тем стоял на крыльце домика и еще издалека с улыбкой сказал:
— Олюшка приехала, да сомневается. Не бойся, проходи, радость моя. А уж отец-то Иоанн, отец-то Иоанн — какие хитрые вопросы придумал!
Тут же пересказал оторопевшей Ольге все «проверочные» вопросы и добавил:
— А отец Иоанн пусть приезжает, благословляю.
Так и познакомились отец Иоанн и Иван Соколов.