Читаем Отец и сын полностью

Теперь время терпело. Теперь можно было передохнуть. На почтовом дворе Абрам Павлович сытно пообедал, нанял, не торгуясь, покойную коляску до Вены и не торопясь тронулся в обратный путь. Дальнейшее должен был сделать и сделал капитан Румянцев. Получив направление и наименование пункта назначения, Румянцев, который ездил превосходно, помчал на Ландекке, ни на минуту не забывая дотошно испрашивать, куда ведут повороты. Один из поворотов и привел его, наконец, к Эренбергу. Это была небольшая горная крепость, вряд ли имевшая какое-либо военное значение. Тем не менее, Румянцев очень быстро установил, что она хорошо охранялась и из нее за полдня его терпеливого наблюдения никто не выехал, так же как и не въехал. Тогда наш человек Румянцев, дождавшись темноты, залез на одну из нескольких высоких сосен, росших неподалеку от крепостного моста. С этой точки можно было наблюдать некоторую часть крепостного двора. Весь день и весь вечер двор пустовал. Пустовал и крошечный балкончик в стене несуразного, кривобокого донжона, вернее того, что когда-то было донжоном.

Наступили вечерние сумерки второго дня ожидания. Двор по-прежнему был пуст.

Но вдруг на балкон вышли сразу двое – высокий и маленький. В руках малыша вспыхнул смоляной факел. Длинный подсадил малыша и тот довольно ловко поместил горящий факел во кронштейн в стене – слева и выше балкона. При этом капюшон с его головы пал на плечи, показав длинные светлые волосы.

– Что за черт, не уж-то баба? – подумал себе Румянцев и даже задрожал в предчувствии удачи. Черт! Неясно видно…

Подзорная трубы увеличивала, может быть и достаточно; однако почти ночь уже… От одной только мысли, что ему придется просидеть очень неудобно и почти не шевелясь, до рассвета, капитан гвардии затосковал.

Между прочим, высокий в это время тоже снял капюшон, показал густые темные, волнистые волосы – лучше любого парика.

Вдруг факел, скорее всего, под ветром, полыхнул ярко. Румянцев в это время в трубку свою глядел и потому в отсвете факельном ясно увядал: на балкончике крепостном стоял царевич Алексей Петрович. Ошибиться было не возможно. Невозможно, потому что в трубке все было светло и близко: протяни руку и достанешь.

Едва сдержавшись, чтобы не заорать от боли, обдирая до крови ладони и ноги о жесткую сосновую кору, Александр Петрович Румянцев как мог только быстро кинулся вниз, к дороге, где в густом и высоком кустарнике спокойно ждала хозяина его лошадь.

Не теряя ни минуты он, что было силы в транспортном средстве, помчался назад, в Вену. Так как он скакал из Инсбрука до Вены, наверное никто не ездил – ни до, ни после него. Только свидетельствовать это скоростное достижение нашего человека было некому. Да тогда рекорды скорости ни кем и не фиксировались.

21

Пока капитан гвардии Румянцев, посланный вникуда «для обстоятельного разыскания» пропавшего царевича скакал в Тироль, искал малоизвестный Эринберг; пока наблюдал и лазил по деревьям; пока опять-таки скакал назад, в Вену, Абрам Павлович Веселовский, повинуясь приказу царя, добивался и добился, наконец, аудиенции у принца Евгения. Нашему резиденту в Австрии нельзя было вызвать даже малейших подозрений у своего повелителя в саботаже его монаршей воли.

Абрам Павлович, несмотря на двусмысленность своего положения в глазах австрийцев, должен был ставить вопрос, что называется, ребром: практически прямо формулировать подозрения в том, что Империя укрывает царевича. Но принц Евгений довольно искусно вывернулся и выгородил императора Карла, который, по словам принца, «ничего не знает о Коханском».

В это время в Вену вернулся Румянцев и подтвердил доподлинно, что да, действительно, царевич Алексей Петрович ныне находится в Тирольских горах, в крепости Эренберг, под крепкою охраной, и что положение его хотя и несяное, но скорее всего, не подневольное. А то, что царевич действительно в Эренберге, он, Румянцев, готов утвердить клятвою, поскольку самолично наблюдал Алексея Петровича довольно близко и ошибиться не мог.

Тогда, получивши сведения Румянцева, А.П. Веселовский просит аудиенции уже у Императора и император Абраму Павловичу аудиенцию дает.

Аудиенция у императора почти полностью повторяет разговор Веселовского с принцем. Веселовский говорит, что царевич в Австрии; император уклончиво отвечает, что ему о пребывании в его землях «известной персоны» ничего еще не доложено. Но, дескать, теперь-то сам император Карл серьезность ситуации вполне осознает и собственноручно напишет письмо царю по этому поводу. Русские поверили, стали ждать вскорости императорского письма, но письма все не было.

22

Вена очевидно тянула время. А мы постараемся сейчас определенно ответить на вопрос, почему это делалось.

Не только потому, что неудобно было признавать факт укрывательства. Паузу в близком к Цесарю окружению использовали для поиска выхода из создавшегося щекотливого положения и даже стали совершать не которые действия. Вот какие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза