Читаем Отец и сын полностью

Более того. Как мы выяснили, в Кракове вообще никаких занятий, как таковых, – организовать не особенно стремились. Потому что уже в феврале царевич Алексей получил приглашение польского короля погостить в Варшаве. Алексей приехал и погостил. Из Варшавы, правда на краткое время, он приехал снова в Дрезден. Но, как видно, регулярная учеба до того утомила царевича, что он стал жаловаться на слабость здоровья. Его посмотрели дрезденские врачи и заподозрили то, что мы сегодня называем туберкулезом. Переполошились все изрядно. И немедленно устроили Алексею Петровичу поездку в Карлсбад для поправки здоровья.

Его повезли из Дрездена в Карлсбад, минуя немалое число городов и городков. И в одном таком городке была сделана остановка, вынужденная, по причине легкой поломки кареты. Городок назывался Шлакенверт. И во время остановки случается происшествие, далеко превосходящее поломку кареты: он видит здесь свою суженую.

Можно, конечно, было бы сказать, что свидание произошло совершенно случайно . Однако согласитесь: будущие августейший жених и невеста не могут встретиться случайно; даже когда их встреча и выглядит как случайная, она, конечно же, бывает устроена.

Как устроена? Давайте попробуем это вообразить.

Итак – ехали из Дрездена в Карлсбад…

12

Карета – очень поместительная, но тяжеловатая, в какой разъезжали по Европе наши русские, доехала до поломки, конечно, из дому, но изготовлена была с надлежащей немецкой тщательностью настоящим немцем в Риге. Но давненько. Поэтому, хотя она и довольно резво еще катила, с ней уже начали случаться происшествия. Вот и на пути из Дрездена, когда проезжали помянутый Шлакенверт, на самой его главной, Церковной площади, прямо против ратуши – маленького полутораэтажного зданьица с непременной башенкой и часами, у русской рижской кареты треснула вдруг задняя ось. О чем и возвестил громко кучер.

Поскольку шел небольшой дождь, господа и слуги резво побежали в открытые двери трактира. В трактире было довольно много народу: не только посетители, но, видимо, и прохожие, которых согнал с улицы дождь. Так, по крайней мере, думал Алексей Петрович. Будь он в тот момент повнимательнее, он, наверняка заметил бы, что в маленьком трактире многовато людей в чистой, даже в роскошной господской одежде. Но царевич этого не заметил. Потому что сильно раздосадован был остановкой. Он побледнел, глаза его уже холодно загорелись: это верный знак надвигающегося гнева – настоящего, августейшего, безудержного.

– Успокойтесь, успокойтесь ради Бога, Ваше Высочество, – зашептал, изо всех сил сжимая царевичево запястье Юрий Юрьевич Трубецкой. – Не извольте гневаться. Люди кругом. И некоторым Ваша особа известна.

– Ну и что с того? – довольно мрачно ответил Алексей Петрович. Гнев его все не проходил.

И вдруг – совершенно неожиданно, разодетый в роскошный камзол, в свеженапудренном парике и туфлях с начищенными серебряными пряжками – появился …Гюйсенс.

Со всею возможною учтивостью, поклонившись Алексею, блиставшему измятым дорожным костюмом и грязными башмаками, он взял царевича под руку и отвел несколько в сторону.

– Вы откуда? – удивленно спросил Алексей.

Гюйсенс отвечал по-немецки, вынуждая этим наследника перейти на немецкий язык тоже:

– У меня здесь важное дело. Встреча. Между прочим… Эта встреча прямо касается Вашего Высочества… Извольте посмотреть туда, к окну… Видите, сидит в кресле молодая особа в дорожном плаще… Видите?

– Ну, вижу. – все еще мрачновато ответил Алексей. И спросил, выказывая совсем незначительный интерес:

– А кто она? Вы знаете?

– Знаю. Это… Сохраняйте спокойствие, Ваше Высочество… Это – определенно Ваша будущая невеста и жена – София Шарлотта, принцесса Вольфенбюттельская.

– Да? А вы не ошиблись?

– Нет, Ваше Высочество, не ошибся. Не далее, как час назад, я сам сопровождал её Высочество в этот убогий трактир. Немцы почему-то решили, что первое знакомство должно выгладеть как истинно случайное.

– Но почему?

– Честно отвечу Вам – не знаю. Это решили немцы.

– Какие немцы?

– Ну… сторона герцогини.

– Почему? – снова чистосердечно удивился Алексей Петрович.

– Не знаю определенно. Могу только догадываться, – ответил Гюйсенс, пожав красноречиво плечами.

– И о чем же Вы догадываетесь, барон?

– Догадываюсь, что это – не больше, чем каприз герцогини. Она, видите ли, хотела на Вас просто посмотреть…

– Как на прохожего, что ли?

– Если Вам угодно, именно, как на прохожего. Вернее, как на проезжего.

– Но ведь батюшка все уже решил.

– Девичий каприз, не более.

– И что же – ей меня уже показали?

– Да.

– Кто?

– Я, Ваше Высочество. Я показал Вас в окно, когда Вы выходили из кареты.

– Вы плут, Гюйсенс.

– Ни в коем случае. Я – слуга его Величеству – Вашему отцу и Вашему Высочеству. И смею думать, честный и благородный.

– Я знаю. Это только шутка. А скажите, я ей понравился?

– Несомненно. Держите себя в руках. Сейчас мы к ней подойдем…

– Я – спокоен. А вот Вы, похоже, разволновались… Так?

– Так, Ваше Высочество.

– Отчего?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза