Отец и сын

– Затем, что сестра Софии Шарлотты замужем за наследником цесарского трона. Ваш брак будет означать очень хорошие отношения между странами на очень долгое время. А, может быть, и навсегда. В Хофбурге к бракам высококровным всегда стремились. Это надо понимать. Наследник русского престола обязан это понимать. Он это понимает?

Царевич молчал. Но не торопился отвечать. Не торопился соглашаться. Однако, выдержав паузу, все же ответил, со вздохом, криво усмехнувшись:

– Понять-то немудрено. – И опять, после паузы короткой: продолжил:

– Что же, буду жить с рябою женою. Дети ведь, рябыми не будут? Нет? Ну и слава Богу! Буду жить, коли батюшка прикажет…

– Вот и хорошо будет! – заулыбался Гюйссен. – Ибо, сколько я знаю, у герцогини – ангельский нрав, она образована, обучена всем деликатным манерам, и чести Вашего Высочества не уронит. Напротив, она будет делать все, чтобы Вы, Ваше Высочество, ни с какой стороны не пострадали.

– Батюшка мне как-то смеялся, рассказывал (настроение Алексея немного поднялось), что на моих крестинах патриарх отказался сесть за один стол с католиком… Теперь – другие времена. Теперь, вот, немку истинную за московского наследника выдают. И ничего!

–Да, Ваше Высочество, времена другие, хотя и лютеранка – не католичка… Но и сейчас – кроме Вашего батюшки никто ничего не решает. Так что Вам остается только одно – ждать.

15

Между прочим – в карете принцессы после всего – тоже не молчали: перебивая друг друга, крича и смеясь, тоже обсуждали это удивительное свидание в трактире. И присутствие принцессы никого особенно не смущало. Ибо она сама весело смеялась и тараторила – едва ли не громче всех.

Статс-дама Софии Шарлотты – баронесса Каролина фон Тилле цу Брандерхоф – полнотелая живая блондинка, сыпала на принцессу множество вопросов, причем, очевидно, изо всех сил старалась, чтобы её, Каролины, мнение блистало ясно и недвусмысленно:

– Не правда ли, Ваше Высочество, мальчик очень хорош? Высок, строен и учтив – как и следует быть особе августейшей крови?

А камеристка принцессы, совсем еще юная девочка маленького росточка, которую по причине ее роста по имени никто не звал, а звали просто «Курци», что значит, «коротышечка», вставила важно:

– И не подумаешь, что в Москве вырос.

– Наоборот, подумаешь. – поправила малышку Каролина. – Но, видно, Москва сегодня – совсем-совсем другая, если в ней       выращивают наследников престола, знающих языки и выучивает их учтиво кланяться не хуже, чем в Версале.

– Я заметила, – опять засмеялась принцесса, – по-немецки он говорит не очень хорошо. Можно услышать ошибки. Но и понять тоже можно.

Принцесса вздохнула и продолжила без улыбки:

– Он не красавец, конечно. Но и не дурной. Обыкновенное лицо. Он на немца очень похож. И не подумаешь, что славянин. Но… Мне выбирать не приходится. Начнешь отказываться, да так и не выйдешь замуж. Спасибо барону Гюйссенсу – нашел для меня жениха. – И добавила тихонько, как бы для себя, так что услышала только «Курци». – Кто же возьмет по своей воле рябую…

– Не печальтесь, Ваше Высочество… Я уверена, что Вы будете счастливы. – так же тихо ответила ей служанка.

16

Здесь надо заметить, что жених и невеста находились – в смысле осведомленности о будущем – не в равных обстоятельствах. Шарлотте, например, родители сказали о возможном браке сразу, как только было подписано самое первое и самое предварительное соглашение – помните – то, к которому причастны оказались датчане в лице барона Урбиха? И дочь тоже сразу высказала потенциальному замужеству свое отношение. Она это сделала в письме матери своей осенью или зимой 1709 года, – отношение, которое только и могла, и должна была высказать некрасивая дочь незначительных немецких государей, самим своим рождением предназначенная для расчетливого и целесообразного брака. Она написала матери, еще не видя жениха: «Московское дело будет успешно завершено». И даже позже, в другом письме опять-таки к матери, летом 1710 года, и опять-таки – еще не видя жениха в глаза, она сообщает об Алексее сведения в форме, которая очень напоминает агентурное донесение: «Он (Алексей – Ю.В.) берет уроки танцев у Поти, а его французский учитель тот же, кто преподает принцу и мне. Он изучает географию, и говорят, что он весьма приятен».

Очевиден вопрос.

Как принцесса могла писать матери первого августа 1710 года «Говорят, что он весьма приятен», если свидание в Шлакенверте уже состоялось – весной 1710 года? Значит, следует предположить, что свидание произошло в тайне от родителей. Но почему?

Потому что принцессе очень хотелось увидеть Алексея. И это свидание до официального знакомства могло быть только таким, якобы случайным, и втайне от родителей.

И еще одна туманность требует прояснения: