Отец и сын

Случай с Докукиным был уникальным, чуть ли не единственным в своем роде. Но он не только поразил и обескуражил Петра. Он показал царю, что в стане его, Петра, противников были разные люди: слабые, безвольные, вроде сына Алексея, но были и другие – значительно более сильные телом и духом; и для них – принять муки и даже саму смерть «за правду и имя Христово» было дело практическим. Для них «правда и имя Христово» – это была не просто фраза. Они были готовы к этому. Потому что сам царь Петр был для них не кто иной, как самый настоящий Антихрист.

27

Именно по этому поводу, находясь в немалом возбуждении, царь говорил Петру Андреевичу Толстому: «О, бородачи, бородачи! Всему злу корень – старцы да попы! Отец мой имел дело с одним бородачом, а я – с тысячами!»

Случай с царевичем Алексеем и нам показывает, что церковная часть сторонников Алексея сопротивлялась наиболее упорно. Кое кого из их числа мы уже называли. Но были иные – из числа высоких церковных иерархов. Об одном из них прямо говорили, что он активно помогал Алексею. Это – Ростовский епископ Досифей. «Засветился» он, когда как следует копнули Суздальское гнездо. Епископа арестовали 23 февраля 1718 года. Обе уже упомянутые монахини – Меримьяна и Каптолина дружно показали на епископа: он, оказывается, и Евдокию царицей величал, он ей и о ведениях своих рассказывал, что, мол, скоро Петр немку бросит, а ее Евдокию, «возьмет», и так далее.

Но, поскольку Досифей был священник, и, более того – епископ, его, по тогдашним законам нельзя было судить светским уголовным судом. Поэтому сначала Досифея подвергли церковному суду. И судьями его в том суде были: митрополит Рязанский Стефан Яворский (по совместительству – местоблюститель патриаршего престола), Воронежский митрополит Похомий, Вятский архиепископ, Сорский архиепископ Алексий, Тверской – Варлаам, Суздальский – Игнатий Смола и три Греческих иерарха.

Перед этим синклитом Досифей не стушевался. Он прямо заявил: «Только я один в этом деле попался. Посмотрите, что у всех [людей] на сердцах! Извольте пустить уши в народ: что в народе говорят… А кто именно – я этого не скажу…» Но мы-то знаем, к кому были обращены эти призывы. К местоблюстителю! Ведь он, втуне сочувствуя Алексею, так и не дал никому оснований, чтобы быть в чем-то обвиненным. Даже тогда, когда сам Петр, что называется, в упор, спросил Стефана, что тот думает об «отъезде» царевича в Европу, Яворский ответил поистине удивительно, ответил, что полагает, будто царевич уехал… для учебы. На такие слова первого чина в Русской церкви – даже монарх не нашелся, что сказать. Почему? А скорее всего потому, что действительно допустил, будто Стефан так думает!

Церковный собор не внял призыву Досифея не пустил, уши в народ. А сделал то, что от него ожидали: низвергнул епископа, расстриг его, возвратил мирское имя Демида и отдал на мирской суд, по решению которого тот был жестоко пытан и казнен. Так же как казнен был уже упоминавшийся нами ключарь Суздальского собора Федор Пустынный.

28

А вот теперь можно вплотную подступить и к Ефросинье.

15 апреля она приехала в Санкт-Петербург. Еее поместили в доме князей Гагариных. Здесь ей не дали отдыхать, как можно было подумать. Здесь ей дали особые «вопросные пункты». Принес их ей старый знакомый Петр Андреевич Толстой. И снова напомнил:

– Чем больше будешь говорить на него (т.е. на Алексея Петровича – ЮВ), тем для него и для тебя будет лучше. Сошлют тогда вас обоих, и будете вы жить припеваючи в вотчине. А станешь кривить да утаивать, так, чего доброго, побываешь на виске.

Нам представляется что в тот момент Петр Андреевич и сам допускал, что подобный исход дела был возможен. Ведь Ефросинья только должна была начать давать показания. Но указание ей было дано совершенно определенное: топить царевича. Причем, Ефросинья очень хорошо поняла: чем больше она наговорит на Алексея, тем будет лучше для нее. И тут нам становится совершенно понятно, что и перспектива брака с Алексеем – большая фикция со стороны отца.

Самый факт возвращения Ефросиньи в Санкт-Петербург до сведения царевича доносить не торопились. Он сам узнал случайно, через слуг. Узнал, и в первый день Пасхи в панике явился к мачехе и крестнице своей – Екатерине Алексеевне, не только с поздравлениями, но и пав ей в ноги и залившись слезами умолял, чтобы она повлияла на отца и тот, наконец, позволил ему жениться на Ефросинье.