Отдать якорь. Рассказы и мифы

Сидели мы как-то в каюте деда, в её кабинетно-приёмной части, за длинным столом, и обсуждали, как всегда, какую-то техническую проблему. А может быть, и не проблему, а наоборот – анекдот рассказывали про мужа, внезапно вернувшегося к жене из долгого плавания. Помню точно, что настроение было минорное. Качало умеренно. Лишь изредка наскочит пароход на какую-то особенную волну, будто кто коленкой в борт даст, и мы всей группой, – а было нас человек пять, – подскочим с дивана, как сговорившись, и опять проваливаемся в его мягкое лоно вместе с пароходом. Говорил, в основном, дед и говорил таким монотонным и усыпляющим голосом, что спать хотелось до невозможности. Всех охватила общая млявость. Лично я пребывал в неком полусомнамбулическом состоянии, будто мне вкатили в ягодицу тройную дозу люминала, и она постепенно дошла до сосудов головного мозга. Голова становилась просто каменной, ничего не соображала и катилась на грудь.

И вдруг я резко встрепенулся, сонное оцепенение, как рукой сняло. Это дед внезапно перестал говорить. Остальные участники «дискуссии» тоже ожили и приободрились. Мы посмотрели на деда, а дед, в свою очередь, с какой-то опасливой ехидцей смотрел на открывшуюся дверь. В дверном проёме никого не было, но дверь приняла некую нейтральную позицию и под спонтанные рысканья судового корпуса лишь изредка покачивалась из стороны в сторону. Продолжалось это минуты две, и за эти две минуты никто не проронил ни слова. Все пребывали в состоянии гипнотической абсестенции. Знаете – эффект отсутствия? Вроде бы ты есть, и в то же время тебя нет. А где ты, сам не знаешь. Остаётся лишь твоё зрение. И вот это зрение констатировало очень своенравное и непонятное поведение неодушевлённого дверного полотна дедовой каюты.

Просидели мы так ещё минут пять. Но ситуация нисколько не менялась. Дверь будто стояла на кончике носа циркового жонглёра, и он, жонглёр этот невидимый, ловко балансировал дверью, держа её в состоянии критического равновесия.

– Может, я её того? – предложил наш старший электрик. Прикрою для порядка…

И как раз в это время в проёме показался проходящий по коридору первый помощник капитана – судовой капеллан от всевидящей и всезнающей партии большевиков-революционеров, обязательное приложение к любому советскому экипажу, уходящему за рубеж. Он приостановился в своём целенаправленном движении по внутренним лабиринтам судна и, повернувшись всем корпусом в нашу сторону, спросил отеческим тоном:

– Техучёба?

– Она, родимая, – кивнул дед, сделав сонно-отрешённые глаза, показывая всем существом своим, что первый помощник никак не вписывается в мизансцену разыгрываемой перед ним немой пьесы.

– Наверное, заканчиваете? – предположил первый, посмотрев на часы. Через десять минут чай.

– Вот дверь закроется, тогда и закончим.

– Какая дверь? – не понял наш случайный прохожий.

– В неизвестность, – очень серьёзно сострил дед.

– Может быть, помочь чем? – предложил первый помощник.

Но чем он мог помочь нам? Прочитать политинструктаж? Пропеть заученную мантру славословия родной компартии? Больше он ничего не умел. Поэтому ответа не поступило. Все завороженно смотрели в проём так, будто это было окно в потусторонний мир. И первый, не выдержав мистического напряжения, молча ретировался, уразумев, наверное, что курс партии и правительства тут не поможет. После его ухода дверь в ритм покачиванию корпуса судна стала угрожающе раскачиваться, постепенно увеличивая свою амплитуду. Она уже подходила к дверному полотну, и все мы были в ожидании скорого удара: ещё один мах – и железная рама примет в свои объятия шатающегося отщепенца. Но в последний момент дверь внезапно остановилась, едва коснувшись рамы, и застыла на очередном затяжном па нашего парохода.

По судовой трансляции уже объявили пить чай, а дверь всё играла в какую-то непонятную нам игру, то приоткрывая прямоугольный зев проёма, то прикрывая его. Мимо нас стали проходить лица командного состава, живущие на этой палубе. Все они шли в кают-компанию на положенный по расписанию чай. Многие с любопытством заглядывали в открытый дверной проём, но быстро стушёвывались и шли дальше. Мы сидели в неком гипнотическом оцепенении, и были явно не склонны к любым словесным контактам. Томительное ожидание наложило на нас флёр видимой отрешённости от всех соблазнов этого мира. И даже крепкий грузинский чай с вареньем и оладьями не прельщал нас. Мы все жаждали одного – чтобы закончились мучительные качания дедовой двери и она успокоилась в своём штатном ложе. Но этого как раз и не происходило и воспринималось нами, как неразрешенная космическая загадка.

Опять показался первый помощник. Он с потупленным взором прошёл мимо, лишь на короткое время бросив взгляд голодного травоядного зверя в нашу сторону. За ним последовал капитан:

– На чай не опоздаете, механёры?