Отчий дом

— И от нас, как говорится, рукой подать… Слушайте! Ведь через некоторое время тут ничего не узнаешь! Все, все как есть начисто изменится, обновится! Теперь уже вы к нам обязательно пожалуете! И не раз. Не посетить, не увидеть собственными глазами такое строительство грех, скажу я вам, непростительный.

— Да уж так, — согласился растроганный и даже немного растерянный Андрей Семенович. — Теперь никуда не денешься. Кто там что ни говори, а Кагарлык таки перегоняет Америку!..

— Вот и чудесно! — как-то подозрительно загадочно улыбнулся Николай Тарасович, — Вот только, Андрей Семенович, как нам сейчас лучше поступить? Не поехать ли нам сейчас вместо Новых Байраков прямехонько на Старгород? Лишних двадцать или тридцать километров для нас не проблема, а выигрыш, можно сказать, колоссальный! Ведь поездов на Москву через Старгород в сутки проходит не один или два, как в Новых Байраках, а добрый десяток. И вообще…

— Что ж, — не обратив внимания на его загадочную улыбку, окончательно теряя бдительность, легко согласился Лысогор. — Старгород так Старгород.

Таким вот образом… он, так и не побывав там, куда более всего стремился, попал, оказывается, туда, куда его не так уж и тянуло и куда вовсе не собирался попадать…

Когда же опомнился и понял, что к чему, было уже поздно.

В двух километрах от Старгорода, под лесом, возле поста госавтоинспекции и автобусной остановки, навстречу им вышел лейтенант милиции и, почему-то явно не по-служебному улыбаясь, подал знак остановиться. А когда остановились, от «Волги», стоявшей в нескольких шагах на обочине, к их машине подошли двое — низенький, в темно-синем демисезонном пальто реглане и новой шляпе, и высокий, в коротком сером пальто и смушковой с козырьком шапке. Подошли, приветливо улыбаясь, так, будто были с давних времен знакомы. А Николай Тарасович оживленно выпрыгнул из машины, забежал на другой бок и с уже знакомой коварно-шутливой улыбкой открыл перед Лысогором дверцу.

— Выходите, Андрей Семенович. Мы задержаны. Кажется, допустили какое-то нарушение! Знакомьтесь.

И он, Лысогор, так ничего и не поняв, покорно вышел из машины.

— Вас мы, конечно, знаем, Андрей Семенович, — первым подошел к нему низенький, в шляпе, под полями которой скрывались карие острые и веселые глаза и небольшие усики. — А я секретарь Старгородского горкома партии Иван Иванович Сорока, к тому же, имейте в виду, первый. А он, — кивнул на высокого светловолосого, с белыми, будто выгоревшими на солнце, кустистыми бровями, — главный наставник педагогических кадров Николай Кондратьевич Сорокопуд, ректор педагогического института, того самого, Андрей Семенович в котором учились, как нам известно, также и вы. Правда, название у него тогда было несколько иное, но суть та же самая.

И только тут Андрей Семенович понял все. Он, не выказывая этого, вежливо, сдержанно поклонился и, пожав руки новым знакомым, повернулся к Николаю Тарасовичу.

— И ты, Брут! — помолчав, сказал без улыбки, со строго замкнутым лицом.

— А что я мог? — поверил его тону Рожко. — Что я мог, Андрей Семенович? — Отвел глаза в сторону, признаваясь сразу. — Как ни говори, а ближайшие соседи. И потом… узнали они о вас совершенно самостоятельно и все эти дни просто осаждали меня телефонными звонками. Не хотите же вы, в самом деле, Андрей Семенович, стать причиной разрыва дипломатических связей между двумя соседними районами!

— Увидели б вы, Андрей Семенович, что бы мы с ним учинили, если бы только посмел! — в тон ему подхватил живой, веселый Сорока. — Ведь все железнодорожные пути и станции здесь в наших руках. А он человек, выражаясь вашим, двадцатых годов, термином, «бестяглый», иначе говоря, безлошадный. К тому же мы вовсе не собираемся вас, Андрей Семенович, эксплуатировать. Без всякого там «протокола»: сегодня коротенькая встреча со студенческой и комсомольской молодежью в городском театре, завтра — все, что сами пожелаете, осмотр города или еще что…

— А Новый год, — серьезно, чуточку даже хмуро добавил ректор Сорокопуд, человек хотя и молодой, но, сразу видно, строгий, — встретим со студентами и преподавателями нашего института, поскольку у нас права на вас особые.

— Одним словом, гайдамаки! — грустно покачал головой Андрей Семенович, намекая на историческое прошлое их города. — Гайдамаки, «разбойники-воры»…

— Правильно, Андрей Семенович! — сразу согласился Сорока. — Тут уж никуда не денешься! Ругайте, отчитывайте! Все выдержим! Еще и поблагодарим за то, что не отказались!

— Так я же еще согласия не давал! У меня ведь жена, дети, внуки!