Отчий дом

— Так то совсем не те. У тех фамилия настоящая — Козубенки… А это совсем другие. Это Пивень Петро… Смуток их настоящая фамилия…

— Как вы говорите? — не поверив своим ушам, настороженно переспросил Лысогор.

— Смуток, Смуток…

— Мистика! — удивленно пожал плечами Лысогор. — Смуток?.. Выходит, Аленка Смуток? Так?

— Само собой…

— Ну, вот… Теперь уже, кажется, вспоминаю… Ясно вспоминаю и Аленку Смуток, она еще в одном со мной классе некоторое время училась, и маму ее тоже. А вот отца…

— Так и неудивительно, Андрей Семенович. Маму вы могли знать и позже… А отец… Они всей семьей в Одессу выехали к каким-то родственникам еще знаете когда?.. Дай бог память, еще в двадцать пятом или двадцать шестом… Мать потом возвратилась в село, уже после смерти мужа. А он, Петро, где-то там и похоронен… Не при вас все это было, Андрей Семенович, оно и неудивительно…

— Хорошо, Мусий Мусиевич! Это я уже как-то уяснил… А откуда же Бунчужная? Ольга Бунчужная? Выходит, Ольга Бунчужная и Алена Смуток одно лицо?

— Так и выходит, Андрей Семенович.

— А Бунчужная это что, подпольная кличка, псевдоним?

— Фамилия, законная фамилия, Андрей Семенович!..

— Мистика, Мусий Мусиевич! — развел руками Лысогор. — Мистика!..

— Виноват! — улыбнулся Мусий Мусиевич, — Виноват! Понял свою ошибку, Андрей Семенович. Придется сначала. Значит, так, Андрей Семенович…

Мусий Мусиевич вынул из пачки новую сигарету, прикурил от недокуренной…

— Значит, так, Андрей Семенович… Раз учились вы вместе, выходит, ровесница вам Ольга Бунчужная, то есть Алена Смуток… А выехали эти Пивни или Смутки из села, оставив хату, прошу запомнить, на бабушку. Была там еще и бабушка — Марта имя ее. Так вам сколько тогда было?.. Да и жили… Где Рим, а где Крым. Неудивительно… Да и лет сколько уплыло… Всего не упомнишь. Неудивительно.

Одним словом, вот что узнал Андрей из основательного и неторопливого рассказа Мусия Мусиевича. Жили те Смутки в Одессе больше десяти лет. К бабушке Марте в Терногородку заглянули за все это время раз или два… А потом, уже в середине тридцатых, умер в Одессе Петро. А позже, когда Аленка уже училась на последнем курсе педагогического института, умерла бабушка Марта, а Мелания, значит Пивниха, похоронив ее, решила остаться на жительство в Терногородке, в родной хате… А Аленка тем временем закончила институт. Уже как будто и назначение имела, даже, говорят, в нашу Терногородку. Но выехать сюда не успела. Мобилизовал ее комсомол в сентябре тридцать девятого на работу в западные области… Устроилась она там. Избрали ее где-то на Львовщине секретарем райкома комсомола. Собиралась уже и маму, то есть Меланию Пивниху, к себе вызвать. И тут — война… А дальше — Аленку сразу же с первыми беженцами на восток… Только она главным образом пешочком, обходами, по ярам да переяркам, а немцы на танках да мотоциклах вдоль битых дорог… Пробилась наконец Аленка в Терногородку, к родной матери, а немцы — вот они — давно уже тут… Хозяйничают… Ну, как уже оно там было, но Аленка с секретарем подпольного райкома партии связалась, это уже само собой. Она — Аленка — была девушка боевая, с характером. Главное — остановилась в своем селе, у родной матери. И с того все и началось…

Рассказывал все это Мусий Мусиевич не торопясь, обстоятельно. И когда подходил к концу и на дворе уже почти рассвело, Лысогор все-таки не выдержал:

— Ну, а Бунчужная, Мусий Мусиевич? Почему же Бунчужная?..

— Вот, ты смотри! — даже удивился Мусий Мусиевич. — Так я же об этом и говорю! С паспортом прибыла сюда Аленка. А в паспорте — Бунчужная… Как же это я забыл с самого начала сказать. Выехала из села девочкой Аленкою Смуток, а возвратилась замужней женщиной Ольгой Бунчужной!.. Замуж вышла еще там, на Львовщине. За военного. Привелось еще мне даже познакомиться с ним! Капитан, артиллерист!.. Когда область нашу освободили, так он, по дороге на запад, забежал еще на часок к теще. Я тогда, после тяжелого ранения, по чистой был отпущен… Вот и встретились. Он потом еще несколько писем Мелании написал, аттестат оставил… А потом, откуда-то уже из-за Одера, похоронка…

«А он, этот Мусий Мусиевич, в самом деле знает здесь все и обо всех, — выслушав его, подумал про себя Андрей Семенович. — Узнал я о таком, о чем и представления не имел!.. Это ж он, видно, и о маме, о ее жизни в тот последний год мог бы что-то рассказать». Но сразу и прямо спросить все же почему-то не осмелился. Сам не понимал, почему стало боязно…

— А вы, Мусий Мусиевич, — начал издалека, — перед войною все время здесь жили?

— Нет, не все, Андрей Семенович. С тридцать восьмого и до самого конца сорок второго — в армии… В Сибири. Сначала на действительной, а потом — сверхсрочным сержантом. Только в сорок втором перебросили нас в Сталинград. Но в первый же день на марше подвело меня под немецкую бомбу. Да так подвело, что больше года по госпиталям отлеживался, а потом, уже в сорок четвертом, и вовсе комиссовался…

Да, так и не нашелся здесь человек, который мог бы рассказать Лысогору о родной матери, о последних ее годах…