Отчий дом

Скупо освещенные, зимние, но бесснежные улицы Терногородки были уже безлюдны и тихи. Глядя на ярко освещенные окна домов, Андрей Семенович не без удовольствия подумал, что теперь уже можно со спокойной совестью и отдохнуть. И с особенным удовольствием вспомнил свой «люкс» с лапчатым фикусом и начал представлять себе, как он, переодевшись и умывшись, заляжет, не обедая, то бишь не ужиная, в прохладную, с пышной подушкой постель, расслабится, отдохнет, закроет глаза и начнет вспоминать, заново переживать и острее осознавать все то, что сегодня слышал, видел, наблюдал… Но едва только их «Волга» подкатила к дверям гостиницы, эти двери сразу же открылись и на освещенные сверху ступеньки вышел Никифор Васильевич Осадчий, который, оказывается, уже добрых полчаса терпеливо ждал здесь гостя. Был он на этот раз без «парада», в темном демисезонном пальто и офицерской фуражке с черным околышем. Подошел к машине весело улыбающийся, довольно поглаживая свои пышные усы. Приветливый, ласковый и одновременно неотвратимый и неумолимый, как судьба… Увидев его, Андрей Семенович понял: нет, не суждено ему сейчас отдыхать. Не бывать этому. И упираться напрасное дело…

Хотя потом, за поздним обедом, пригласить на который и пришел Никифор Васильевич, в семейном кругу, усталость как-то сама по себе прошла, забылась после первой рюмки, а впечатления от путешествия, повторенные рассказами и уточнениями, становились еще милее, интереснее и ярче.

За столом у Никифора Васильевича хозяйничала энергичная, еще довольно моложавая для своих лет жена, Татьяна Саввишна, бывшая учительница, пенсионерка. Помогала ей высокая, стройная и живая невестка Ксения — детский врач. За столом были еще сын Осадчих — агроном Павел Никифорович, двое внуков — семиклассница Зоя и десятиклассник Петро — и, видно, близкий, свой в семье Осадчих, уже знакомый механизатор Мирон Булах. Разговор за столом шел негромкий, степенный и непринужденный, легко и свободно переходя с хозяйственных хлопот бесснежной зимы на проблемы мировые и с впечатлений от увиденного в музеях на проблемы экономики и воспитания. Никифора Васильевича и Андрея Семеновича, старших здесь, потянуло на воспоминания. Вспоминали они ту же Терногородку далеких двадцатых: что где происходило, кто где жил из общих знакомых, как тогда вели хозяйство, какие были поля, урожаи. С дроботовых стопудовых урожаев, которые тогда удивляли чуть ли не всю округу своей необычностью и исключительностью, сравнив их с нынешними средними, намного большими, и посетовав на то, что недостаточно еще минеральных удобрений и гербицидов, незаметно перешли на детей и внуков, а затем по каким-то незаметным извилистым тропинкам перешли к Соединенным Штатам, перебрались потом во Вьетнам, дольше застряли в Китае. Но о чем бы ни говорили, чувствовалось, хотя об этом и не упоминали ни единым словом, что беседа эта и этот обед являются прощальными для Андрея Семеновича. И это накладывало свой отпечаток на беседу за столом, создавало атмосферу легкой грусти. И хотя, наверное, никто из них об этом не думал, но в самом воздухе беседы улавливалось ощущение быстротечности, временности всего земного, того, что вот между теми годами, которые они вспоминают, и данной минутой, между той, юношеской и этой, нынешней Терногородкой пронеслась, отгудела, отшумела целая эпоха. И чем дольше длилась беседа, тем глубже овладевало ими ощущение этой быстротечности и интереснее становилась сама беседа. Забыли о позднем времени, не хотелось прощаться, расходиться по домам…

И все же, посидев и побеседовав вот так часа два, хоть и неохотно, однако должны были разойтись до завтрашнего утра, последнего, как твердо решил Андрей Семенович, его дня в родной Терногородке.

На тускло освещенной пустынной улице дохнул в лицо им бодрящий, однако колючий морозец. Подмерзшая земля под ногами похрустывала и позванивала. Молча прошли с Булахом тихий темный переулок и вышли на площадь Ольги Бунчужной. Попрощались напротив обелиска, и Андрей Семенович повернул в гостиницу. Переходя пустую площадь напрямик, заметил — на втором этаже райкома партии ярко светятся два больших окна, а внизу, у входа, возле крыльца, стоит знакомый газик. Николай Тарасович, видимо, только что возвратился из района и подытоживает сделанное за день, и просматривает сводки, письма или же перечитывает и подписывает срочные документы. «Зайду! — неожиданно для себя решил Лысогор. — На минутку загляну в гостиницу и зайду! Ведь как-никак последний вечер!»

В номере, раскрыв чемодан, начал одну за другой быстро перекладывать и перелистывать книги, думая, на какой остановиться. «Ду Фу — жизнь и деятельность», «Японские встречи», «Лу Синь», «Дипломатические записки», «Соединенные Штаты — действительность и мифы», «Китайские впечатления». Наконец, поколебавшись, кинул одну назад в чемодан, остальные шесть зажал под мышкой и, перейдя площадь, встал на пороге кабинета первого секретаря…