Отчий дом

Их военный госпиталь расположился тогда в самом центре города, в стилизованном под замок сооружении, названном «французской» гостиницей. Из красного кирпича, с двумя отвесными, срезанными, гранчато-круглыми башнями, здание это и в самом деле отдаленно смахивало на какую-то средневековую крепость.

Ева, возбужденная зрелищем разворошенного людского муравейника, в который она попала благодаря военной судьбе, тогда еще в форме капитана медицинской службы, с красным крестом на белой нарукавной повязке, на всякий случай, в свободные минуты бродила по нешироким улицам, которые густым веером разбегались от небольшой площади, в центре которой стояла гостиница. Присматривалась к многонациональному людскому потоку, прислушивалась к чужим и непонятным звукам речи, то гортанным, то по-птичьи щебечущим. Прислушивалась и думала: «Не хватало меня еще и здесь, в Маньчжурии. Где только меня не носило после Ташкента!» Тернополь, Сандомир, разрушенная до основания Варшава. Наконец также до основания разрушенный авиацией союзников Дрезден, в котором и застал ее счастливый День Победы! Потом праздничная Москва. В Москве Ева прожила несколько дней, в то время когда части ее армии уже направлялись на Дальний Восток. В Москве посчастливилось увидеть и праздничный Парад Победы, триумфальный салют, всенародный праздник победителей. И саму уже ярко освещенную по вечерам Москву! И вот снова война! Дальний Восток, Китай, Маньчжурия, Мукден. Возможно, где-то тут, в Китае, находится и он, Андрей. Ведь это страна, в которой он живет, работает, изучил ее язык, полюбил ее культуру и написал о ней столько книг.

Раненых на полях боя той дальневосточной действительно молниеносной войны поначалу в их госпитале было не так уж и много. Были это главным образом легкораненые или просто больные. Стало быть, впервые за всю войну она имела возможность осмотреться вокруг и что-то почитать, даже отдохнуть и оглянуться на прошлое…

Но в один из дней ее относительный покой закончился. В госпиталь привезли и поместили в отдельную палату нового раненого, молодого подполковника, Героя Советского Союза. Привезли его в бессознательном состоянии, с закрытыми глазами, сплошь забинтованного. Признаки жизни в нем проявлялись лишь слабым стоном или неразборчиво, будто во сне, сказанным словом. Он был то ли накрыт миной, то ли просто наехал на нее. У Евы не было ни времени, ни возможности выяснять это. Да и не до того было, — главное было в том, что на ее руках оказалась человеческая жизнь, еле теплившаяся в молодом, еще несколько часов тому сильном и крепком, а теперь на куски порванном теле. У него были раздроблены руки, особенно левая, иссечены ноги и живот, усеяна мелкими осколками грудь; чудом оказалась неповрежденной голова и обескровленное, желтое, без единой царапинки лицо.

Вместе с седым пожилым хирургом Ева несколько дней осторожно сшивала его поистине из отдельных кусочков. А потом, собрав и склеив косточку к косточке, взяла в гипсовые тиски и забинтовала так, что лежал он, укутанный, как египетская мумия, имея возможность двигать разве лишь веками…

Несколько дней подполковник танковых войск находился в тяжелейшем состоянии между жизнью и смертью. На четвертый или пятый день наконец открыл глаза и какую-то минуту внимательно смотрел на склонившееся над ним незнакомое женское лицо неподвижным, мутным взглядом…

Ничего из этого взгляда Ева тогда не узнала. Глаза его раскрылись, уставившись на ее лицо пристально, но неосмысленно, и сразу же снова закрылись.

Все эти дни Ева не отходила от раненого ни днем ни ночью, поддерживая в нем слабую искорку жизни всеми доступными ей средствами.

Во второй раз у него дрогнули веки и снова раскрылись глаза в тот момент, когда ему вводили препарат. Теперь он смотрел на Еву дольше, более осмысленно. Потом выдохнул, шевельнув черными, опаленными губами:

— Где я?

— Вы в госпитале. С вами все в порядке. Лежите спокойно.

— Что у меня?

— Ранение, — ответила Ева.

— Какое? — внешне спокойно спросил он. — Где ранен?

— Не знаю… — сказала Ева. Потом решилась и спросила, чтобы проверить состояние больного: — А вы знаете?

— Нет. Ехал в машине…

— И все?

Он не ответил, закрыл глаза. Как выяснилось потом, он больше ничего не помнил. Снова лежал почти бездыханный, утомленный этим разговором.

Через две недели, когда он уже понимал все и был в состоянии говорить, он спросил Еву:

— Скажите, доктор, это вы собрали меня по кусочку?

— При помощи умелых людей, — улыбнулась Ева. — И не только собрала, но и надежно сшила.

— И что? Когда вытащите из этого корыта, будет толк? Не рассыплюсь?

— Наверное, не рассыплетесь, если будете послушным и терпеливым.

— И долго?

— Что?

— Долго мне быть терпеливым?

— Ну, я ведь и говорю — нужно иметь терпение. — И добавила, чтобы немножко подбодрить его шутливой поговоркой: — До свадьбы заживет!

— О! — словно бы даже обрадовался он. И неожиданно для нее сказал тоже поговоркой: — Засохнет, як на собаке… — Потом вяло улыбнулся и спросил: — Значит, думаете, что может быть и свадьба?

— Обязательно. Надеюсь даже танцевать на вашей свадьбе.