От тёмного истока

Я посмотрел в глаза Ани. Как огромные сверкающие звёзды сияли они передо мною. На секунду я зажмурился… И тоже принял решение. И на сей раз я не мог, не мог, не мог принять иное. Я отпустил себя и упал, упал прямо в эти звёзды, в эти озёра света, точнее будет сказать, вознёсся к ним, и стал целовать, целовать эти ясные глаза, и пылающие щёки, и трепетные, нежные, жаждущие губы.

«Я люблю тебя…» — шептал я. — «Я люблю тебя, милая моя, маленькая моя, я тоже люблю тебя!!»

О страстные признания! О пылкие объятия! О сладкие поцелуи и нежные прикосновения!

Сколько времени провели мы так, растворившись друг в друге? Пять минут, людскую жизнь, краткий век? Или вечность и бесконечность спрессовали мы в эти мгновения, слив воедино альфу и омегу, кружась в беспредельном наслаждении любви?

Наконец, смущённые и разгорячённые, мы уселись рядом на кушетке и взялись за руки.

— Анечка, — первым заговорил я. — Я нашёл тебя, нашёл там, где и не чаял найти. Я не хочу тебя потерять, не хочу отходить от тебя даже на мгновение. Но… Я не могу забыть и о долге. Недостойным твоей любви счёл бы я себя, если бы забыл о своих обязанностях, забыл о простых жителях твоей долины, о тех, кому уже навредила или ещё может навредить власть твоего отца — прости меня за эти прямые слова, — и если бы я забыл о великой жертве Захара Алёхина. Долг зовёт меня, а чутьё подсказывает, что действия мои должны быть немедленными. Да ты и сама говорила об этом.

Аня склонила голову мне на грудь и тихо ответила:

— Да, милый. Я знаю. Плохой подругой была бы я тебе, если б себялюбиво заставляла остаться с собой, удерживала возле себя вопреки и долгу твоему, и стремлению, и людскому благу. В минуту слабости просила я тебя не возвращаться в долину. Но я тоже помню о словах дяди Захара — как могу я забыть такое! Ты должен остановить отца, тебе теперь я доверяю больше всех на свете, и я верю, что тебе это под силу, и чувствую, что именно тебе это суждено. Но я хочу пойти с тобой и помогать тебе, и погибнуть вместе с тобою, если потребуется.

Я покачал головой:

— Милая моя, хорошая. Не могу я тебя взять с собой. Даже если бы представить себе, что я настолько эгоистичен и мерзок, что готов подвергнуть опасностям свою любимую ради малой помощи в работе, и то нет никакого смысла тебе идти. Посмотри на меня.

Анна подняла взгляд. Я нажал мысленный рычаг, включив деволюмизацию. Девушка вскрикнула и непроизвольно отшатнулась, прижав нежданно освободившиеся руки к груди.

— Андрей! Где ты?! Что это?! Это сон? Волшебство? Обман?

— Я и сам не знаю, Анечка, — медленно проговорил я, возвращая себе плотность и зримый облик. — Может, обман. Может, волшебство. Но уж наверняка не сон.

И я наскоро рассказал о своих способностях и их странном обретении, о Сефиросе и Организации.

— Теперь ты понимаешь, как я сам вышел из камеры, как тогда в дежурке оказался за спиной Пузина. И почему тебе следует остаться. Ведь я при любой опасности могу исчезнуть, а с тобой вдвоём я, конечно, не позволю себе так сделать и бросить тебя. И вдвоём мы не сможем пройти там, где я пройду один бесплотным.

Лицо Анны сделалось спокойным, взгляд стал ясен и твёрд, в нём разгоралась надежда.

— Тогда иди, милый. Иди смело и не бойся за меня. Я буду ждать. Когда ты вызовешь подмогу, я провожу твоих друзей к тебе. Если скромное благословение моё хоть чуточку подбодрит тебя, то от всей души я благословляю тебя, агент Малинов, укравший моё сердце. Иди с Богом.

— Аня, — спросил я. — Ты уж прости меня, что я говорю об этом, но всё же — что именно произошло с твоим отцом после переезда в Россию, в поместье? Ты говорила, что он изменился, но как именно?

Дочь графа немного помолчала.