От тёмного истока

— Что «Захар», — всхлипнул он. — Знаю я всё, товарищ инспектор. Мерзавец Захар Алёхин, мерзавец и трус. Боюсь я, боюсь, Андрюха! Просто боюсь, до дрожи боюсь их всех! Ты говоришь, «в Москву поезжай». Да ведь поучёней меня люди ездили, и пропали насовсем! А я и на Икше даже несколько часов провести не могу, меня обратно как ошейником тащит, почему, не знаю, но не могу я уехать-то! Письмо писать? Дык я не знаю, как, и не знаю, куда! И к тому же почта-то у нас тут же, в Парамонове! А почтаркой Верёвкина Дашка, крыса такая! За глаза графа ругает, да только кажное утро с чёрного входа дворца простоволосая уходит, и Сомов этот ихний в исподнем за ней дверку прикрывает! Куда уж тут письма писать! Напишешь, а они вскроют и прочтут, боюсь! Жить хочется… А как подумаешь про всё это, что я тут один с нормальной башкой остался, а сделать что-то страшуся, так хоть волком вой. Дети ведь пропадают! Водку тогда и глушу… Вот тебе всё рассказал, душу облегчил, может, ты хоть поможешь… А ты вона опять в логовище звериное собрался, да на ночь глядя ещё. Сгинешь ведь ни за грош! Не ходи обратно, не ходи, прошу! За столько месяцев хоть кто-то супротив графа приехал, хоть врач, и тот загинуть норовит! Ах ты, Господи Боже, что ж за напасть нам такая…

— Товарищ машинист, — спокойно сказал я. — Прошу вас, остановите локомотив. Я должен идти. Должен, товарищ машинист, понимаете? Я не забуду ничего из того, что вы мне сейчас рассказали. И если граф Залесьев хоть отчасти повинен в этих преступлениях, поверьте мне, он понесёт полную ответственность. Его будут судить, и судить будут не здесь, не в Икше, не в Дмитрове, и даже, возможно, не в Москве.

Алёхин удивлённо воззрился на меня. И тут я понял, что пришло время сделать то, чего мне ещё ни разу не приходилось делать за всё время службы в Организации. Сделать то, что вы много раз видели в американских детективах, как это делают тамошние агенты. Пришло время достать, развернуть и предъявить своё настоящее удостоверение. И я сунул руку за пазуху, вытащил кожаную книжечку, раскрыл её, и серебряная «омега» засияла перед изумлённым и нежданно обрадованным взором Алёхина. Кладя удостоверение обратно в карман, я одновременно немного отвернул лацкан пиджака и продемонстрировал машинисту кобуру с торчащей рукоятью пистолета.

— Да ты… — захлебнулся от радости Алёхин. — Родненький мой, да ты не врач! Да ты же чекист! Ох, молодец, вот молодец, старого Захарку обманул, графа обманул, Пузина обманул, ах ты ж, ты ведь не старший санинспектор Малинов, ты старший лейтенант Малинов, так ведь?

Конечно, я не собирался вдаваться в подробности и потому просто кивнул.

— Ох, славный мой, сынок, счастье-то какое на старости лет! Ну, теперь мы их всех прижмём, людей спасём, вот радость-то, наконец-то! Тогда давай, давай, я сейчас остановлю дизелёк-то, не очень далеко успели отъехать, ты прямо по шпалам иди, за полчаса доберёшься до станции, там ведь машина у тебя стоит, верно? Служебная? Да ну! Вот же хорошо-то как, наконец-то наши пришли, пришла Красная Армия, не забыла нас, грешных, слава Тебе, Господи!

Узнав, что я собираюсь ужинать с графом, а затем провести в усадьбе ночь, старик засуетился ещё пуще.

— Нет, нет… Старшой, ты не ешь ничего в усадьбе, даже и росинки маковой в рот не бери! Там чужим людям ни есть, ни пить ничего нельзя, ты не вздумай, делай вид только! А я тебя сейчас скоренько покормлю, это у меня всё своё, с огорода, и картошечка своя, и лучок, и яички от кур своих. А хлебушек я только на Икше покупаю, в долине в магазинах ничего не беру, только водку, да она вроде запечатанная с акцизом государственным…

Оказывается, большую часть зарплаты рабочим в долине выдавали не деньгами, а бонами, за которые только в магазинах, находящихся на территории поместья, можно было взять любые товары. Забавно. Как при царе-батюшке в «рабочих лавках»… Не тут ли кроется секрет удивительной покорности населения, подумал я. В продукты-то, особенно в те, что незапечатанными фабрично продаются, что угодно подмешивать можно. А отсюда и эпидемии могут возникать, кстати… Так что советом старого машиниста я решил не пренебрегать. Хорошо, что ту колу пить не стал…

В итоге я с аппетитом съел всё, что гостеприимно разложил передо мной на газетке Алёхин, запил чаем из его термоса, тепло попрощался со стариком и спрыгнул из остановленного тепловоза на насыпь.