От тёмного истока

Интересно всё-таки, ведь приставка «старший» немного ласкала мой собственный слух. Как же тщеславен человек! Какая мне была на самом деле разница, в какой должности я состоял под прикрытием? Но что греха таить, ведь даже несуществующий титул было приятно произносить. Хоть бы специального агента дали, неожиданно подумал я. Больше полугода уже пашу ведь. И тут же устыдился. Да зачем мне это? Какое значение имеет вся эта мишура по сравнению с тем, чем я на самом деле занимаюсь и кто я на самом деле такой?

— Санэпидстанция, значит, — чуть разочарованно произнёс Алёхин. — Я, грешным делом, думал, ты с прокуратуры или чекист. Вид у тебя такой… Не подумаешь, что врач. Боевой вид. Андрюха, значит… А меня Захар зовут, фамилия Алёхин наша… Ну ничего, ты тоже можешь этих всех мерзавцев помещицкого складу на чистую воду вывести. Я тебе всё расскажу. Никому не рассказывал, да и некому — а тебе расскажу. Ты не выдай меня только! Или ты как участковый икшанский и хмырь из райсовета — тебя, может, тоже купили уже?! Неужели и до Москвы добрались?

— Уверяю вас, Захар — поспешно ответил я. — Что ни в какие сговоры с проверяемыми я вступать не собираюсь, и проверка моя совершенно официальна и будет проведена в строгом соответствии с законом.

— Складно говоришь, вот сразу видно, городской, — покачал головой Алёхин. — Да только не законами тут надо действовать, не законами! Тут стрелять пора! Ах, что ж со страной сделали, когда исчадья средь бела дня ходят, упыри дворцы себе отстраивают, людей, как скот, взаперти держат, и что хотят с ними делают, а те блеют только, быдто овцы! Ты, я вижу, человек грамотный, учёный, я тебе всё-всё расскажу, что на душе накопилось за годы эти, а ты уж поймёшь, что делать. Ты начальству своему доложи. Они куда следует тоже сообщат. Спецназ пришлют, выжгут тут всё калёным железом…

— Началось всё, конечно, когда этот графёнок приехал в две тыщи восьмом со змеёшкой-женой своей… До того тут шло, как у всех — колхоз, конечно, разваливался, но кое-что сеяли понемногу, дачи сдавали, как-то жили. Завод торфобрикетный, правда, ещё в девяностые закрыли, но железка кое-как функционировала, потому что котельная в подстанции тогда на мазуте была, и я подвозил цистерны туда, ну и ещё кое-что по мелочи, на пиво, в общем, хватало. В совецкое-то время, конечно, поавантажней было, ну да мы не одни тогда были такие, у всей страны беда была. Сторона наша, правда, всегда была чуть с чертовщинкой, по ночам люди в лес старались особо не ходить… Помню, лектор приезжал году в семидесятом по атеистской части, всё хорохорился, мол, суеверия. Ну, мужики его подпоили, да и в Парамоновом овраге у кладбища оставили на ночь-то. Утром нашли, а он трясётся весь и лопочет «дьяволы, дьяволы, дьяволы, спасите, люди добрые». Это мрёнки его напугали.

— Кто-кто? — переспросил я, думая, что ослышался. Мрёнки какие-то…

— Мрёнки, а бабка моя и другие ещё «мронки» говорили. Тварьки такие остромордые, как летучие мыши, только большие. Мрёнки почему? Потому что как помрёт кто, на кладбище снесут, глядь — а вот и он над могилой свежей на берёзе сидит, скалится. Только люди за камни да колья, как пых! — и нет его. Ночами огоньки в лесах светятся — это глазищи их, они как светляки парные. Их тут испокон веку видывали, но днём они ни на кого никогда не нападали, ну а ночами раньше тут и пострашнее дела творились… Хотя едешь так ночью от Икши, темнотища — глаз коли, а в лесу только и мелькают огонёчки, да иногда крыльями махнёт вот так перед окном, быдто прямо хочет мешать мне на дорогу смотреть, того гляди сшибёшь кого. Сдвинешь фрамугу, да матом на весь лес… отлетают. Хихикают так и отлетают.

Не был я уверен, что это не всего только пьяные бредни полуспятившего старика, но ведь та тень в караулке на КПП очень походила по описанию на этих самых «мронков». Да и фигура на гербе графа…