Остров Беринга

— Да я не о том, Савва, — раздраженно отмахнулся Стеллер. Он явно продолжал додумывать какую-то свою мысль, морщил лоб в мучительном усилии. — Я вот думаю, в чем же тут разность? Случается и камчадалам чудом Господним токмо людей лечить. Как-то стрелец наш в одного из них, не в меру любопытного, по осени пищаль разрядил. Осколком тому кровь отворило, фонтаном шла. Раны такие я в Данциге видывал, люди кровью истекают моментом. Так вот, сам я видел, как сели оне в круг вокруг своего истекающего кровью собрата. И, — Господом клянусь, — кровь у того течь перестала. Они, значит, рану мхом приложили, а наутро на месте том ни следа воспаления не осталось, сукровица одна. Через три дня камчадалы с места снялись, — пошли в свое становище, — и раненый тот ушел с ними на своих двоих!

— Колдовство! — присвистнул Савва.

— Может, и впрямь колдовство, — согласился Стеллер. — А, может, дело-то как раз в любви человеческой, коя нас, людей, от зверья и отличает. Может, это она-то столь угодна Господу, что, узрев ее в самых последних поганых язычниках, он и им свою милость являет?

Лицо его разрумянилось, глаза загорелись.

— Тебе, герр, с такими-то речами токмо на паперть проповеди читать, — хмыкнул Савва. — Ужо как складно выходит, а, Лорка!

Лорка только кивнул. Он с трудом поспевал за ходом мыслей Стеллера, да и все эти рассуждения, признаться, его не слишком волновали.

— Ты, Савва, не смейся, — сурово сказал Стиеллер. — Прав я или нет, а вот ты скажи: хотелось бы тебе в свой смертный час, чтобы за душу твою все, кто тебя знает и знал, разом помолились?

Савва посерьезнел, опустил голову:

— А как же… От того душа легка-легка становится, аки перышко, от грехов освобождается и прямо к Царице Небесной на колени летит…

— Вот то-то, — удовлетворенный ответом, кивнул Стеллер. — Значит это, что дело все же не токмо в вере твоей. Друг ли, мать ли, жена, — кто мы без наших близких, без уз любви нашей? И в узах тех, разумею я, есть сила магическая.

— Господь с тобою, — замахал руками Савва. — Эдак договоришься до козней диавольских! С чего взял?

— А с того взял, что и у камчадалов-язычников, и у нас, грешных, ближними заботами да молитвами чудеса нет-нет, да и происходят. Не все о том говорить любят, но ежели посмотреть, так и с каждым такое случалось. Вот скажи-ка мне, Лоренц Ваксель, — с тобой чудо через любовь да молитву ближнего случалось?

Лорка думал, что совсем забыл тот страшный день на Юдоме. Но после слов Стеллера как вспыхнуло: он вспомнил тонкие белые руки матери, протянутые к нему через зеленоватую воду. Вспомнил ее глаза.

— Случалось, — громко сказал он. — И не одно.

* * *

— Беда, Ксаверий Лаврентьевич! Беда! — Лорка не сразу узнал ввалившегося в избу человека.

Поздний зимний рассвет еще не занялся.

— Охолони, Василий. — Отец поднялся с постели, затеплил свечу и потянулся к мундиру, аккуратно разложенному в ногах. — Ну что опять стряслось?

Василий Левашов, лейтенант пехоты из Берингова штаба, вытянулся в струнку.

— Камчадалы взбунтовались!

— С чего бы? — Отец тем не менее накинул мундир и склонился к окну, пытаясь разглядеть что-то в темноте.

— Обозы ваши с Большерецка везти отказались, — торопливо объяснял Левашов. — Еще третьего дня разослали в соседние становища наших людей, чтоб камчадалов оных в Большерецк свезти, а надысь весть дошла: убили они Спиридонова Михайлу и Митрофана Попова да из становищ своих и убегли. Их благородие капитан-командор за вами послал.

— Да не части ты так, — поморщился отец. — Отчего, спрашиваю, бунт вышел? Велено ж было насилия не чинить, уговорами действовать и жалованье выдать вперед!

— Да на кой ляд им, дикарям, жалованье? — взвился Левашов.

Человек этот был нрава вздорного и горячего, недаром они со Шпанбергом куда как дружны были. Однако Беринг его ценил за высокую исполнительность и аккуратность — уж у Левашова-то в отряде все ружьеца одно к одному будут смазаны и исправны, порох не отсыреет, и с казаками своими управляется хорошо.

— Приказ командора обсуждать в голову взяли, лейтенант? — холодно спросил Ваксель.

Лорка почувствовал, что отец не рад раннему визитеру и исходящему от него возбуждению, — в черных глазах лейтенанта плескался горячий азарт, точно у лайки перед загоном.

— Никак нет, ваше благородие. — Левашов снова вытянулся во фрунт, однако на лице его почтительности Лорка не видел.

Отец нарочито неторопливо оделся. Лицо у него было мрачное. Лорка и сам понимал, отчего: грузы продовольствия и снаряжения с Большерецка надобно переправить сюда, в Петропавловский острог, пока еще крепок санный путь, а на дворе уже вовсю пригревает. Не успеют вовремя грузы — не быть в этом году долгожданной экспедиции, еще год зазря потерять. Под ложечкой противно засосало.

— Идем, Василий, — тяжело уронил он. — К капитан-командору, решение принимать будем.

— Да что тут решать? — упрямился Левашов. — Надоть пищалей поболе — и враз образумим, не сумлевайтесь!

Ваксель остановился на пороге, долго, тяжело глядел на лейтенанта, пока тот не опустил глаза. Потом уронил:

— Идем!

* * *