Остров Беринга

Но вот в предрассветном сумраке на корме «Святого Павла» мигнул огонек.

— Чириков подал знак! Авачинская бухта по курсу!

— Идем на берег! Идем на берег! — раздались радостные крики.

Команда высыпала на палубу, жадно вглядываясь.

Солнце взошло, и в розоватом свете утра Лорке наконец удалось разглядеть долгожданную цель.

Неширокие, сажен трехсот, ворота вели в пролив с обрывистыми берегами, за которыми виднелся величественный, покрытый ослепительно блестевшим снегом конус огромной горы. У самой воды берег то круто обрывался в море, то рассыпался узкими косами и торчащими из воды зубцами скал. Поскольку довольно сильно похолодало, берега и редкие деревья были покрыты инеем.

— Красота, — выдохнул рядом с Лоркой Овцын. Его лицо светилось.

Пролив на несколько миль вел в глубь материка. Ветер стих почти совершенно, однако течение продолжало неспешно подгонять корабли, и вот один за другим они мягко подошли к берегу.

— Место-то какое чудное! — Овцын окинул бухту оценивающим взглядом. — Да тут двадцать кораблей встать на рейд могут! К берегу без якорей можно подойти! От ветра защита скалами, от волн — проливом! Тут, я тебе скажу, наилучшее для порта место! И, бьюсь об заклад, здесь русскому порту быть!

Глава 4 Камчатка

— Эт-то еще кто?! — Савва Стародубцев ткнул Лорку локтем. — Глянь-ка, Лаврентий Ксаверьевич, не знаком ли тебе оный фрукт? Ты у нас от самого Петербурха в экспедиции, всяких птиц заморских повидал. А уж этого, раз узрев, вовек не забудешь!

Лорка, уловив в густом басе Саввы не только издевку, но и изумление, тоже прилип к узкому окошку.

А зрелище и в самом деле было необычайное.

По колено в непролазном снегу, выпавшем в одну ночь после вчерашней метели, с трудом вытягивая из него длинные худые ноги в высоких сапогах, шествовал на редкость несуразный человек с длинным немецким лицом, в очках и волочащейся за ним распахнутой камчадальской камлее[16]. Парик его был необычайно грязен, но замызганная косица все же топорщилась из-под пышной шапки в довершение к свисавшим на уши песцовым хвостам. В одной руке диковинный иноземец держал, точно скипетр, моржовый клык, а в другой — череп тюленя. За ним поспешал коренастый якут, обвешанный невероятным количеством различных шкурок и еще двое русских в кухлянках: в здешних местах камчадальская одежда из оленьей кожи наиболее удобна.

— А-а! — Лорка заулыбался. — Это же адъюнкт[17] Стеллер! Не думал я, что ему удастся нас догнать!

— Стало быть, знакомец! Кто таков?

— Преученый человек. — Лорке довелось столкнуться с оным адъюнктом всего раз несколько, но того и вправду не позабудешь. Еще больше ходило о диковинном немце разных слухов. — Из Петербурга его прислали земли наши изучать, да зверей всяких, да травы и деревья разные.

— Тьфу, разве ж можно за такой безделицей казенную деньгу растрачивать? — сплюнул Савва. — Жалованье-то немчуре, поди, изрядное положили.

Лорку, как всегда, резануло это «немчура». Пора бы уж вроде привыкнуть, а все звенело в ушах противное: «Немчура, немчура, уходи со двора!»

— Отец сказывал, в Петербурге ученым людям большой почет, — резко сказал он. — Потому как, прежде чем на большое дело идти, его со всех сторон обдумывать надобно. Вот и послали людей разных — одни по морскому делу обучены, другие горняцкому. Этот вот зверей и трав знаток.

— И к чему нам тут такой ученый дурень? Глянь какой дыхлец[18], — в этих местах какой с него толк?

— Это как Иван Иванович разрешит. — Лорка раздраженно дернул плечом.

О Стеллере много болтали разного, — что он-де, водки пьет много, зверей потрошит и шкуру с них живьем спускает. Но смешной этот нескладный человек, как и Овцын, отчего-то нравился Лорке.

Дверь без стука распахнулась. Адъюнкт Стеллер со товарищи ввалился в избу. Бесцеремонно, не стряхнув снега с сапог и полы, уселся на лавку и привалился к печи:

— Уф-ф! Хорошо-то как! — на чистом русском сказал он. По его лицу расползалась довольная улыбка. — Нет ли у вас, люди добрые, чарочки усталым путникам поднести?

— Нету, — буркнул Савва, наблюдая за гостем исподлобья.

— Жаль, — не обращая никакого внимания на его недружелюбный тон, сказал Стеллер. — Эй, Федор! — обратился он к своему попутчику-якуту. — Ступай-ка командора разыщи да доложи по форме: так, мол, и так, в распоряжение его адъюнкт Георг Стеллер поступил. А я покамест погреюсь малость. С самого Большерецка ноги как замерзли, да так и не оттаяли. — Стеллер вытянул длинные ноги в сапогах.

— Смотри, братец, как бы каблуки твои немецкие вместе с копытами не отвалились, — буркнул Савва.

Стеллер, нимало не обидевшись, расхохотался.

— Вот за что вашего русского брата люблю, так за прямоту! — отсмеявшись, сказал он. — Тому четвертый годок, как я покинул град Петров и в земли сибирские прикомандирован. Довелось хаживать маленько. В бытность в Иркутске в земли баргузинские с экспедицией ходили немало, а морозец там, доложу я вам, нынешнего покрепче.

— Так уж и покрепче? — усомнился Савва. — Бывал я на Иркуте и на Обь ходил, да там такого нет. Здесь же до костей пробирает!