Было бы заманчиво обобщить искомый специфический характер комизма, усмотреть в нем пробуждение инфантильности, трактовать комизм как обретенный заново «утерянный детский смех». Тогда можно было бы сказать, что я всякий раз смеюсь по поводу различия в затратах энергии, сравнивая себя с другим человеком, когда вновь нахожу в другом человеке ребенка. Точнее, полное сравнение, приводящее к комизму, должно бы гласить: «Так делает он, а я делаю иначе. Он делает так, как делал это я, будучи ребенком».
Итак, смех являлся бы каждый раз результатом сравнения между мною-взрослым и мною-ребенком. Отсутствие единообразия в комических различиях – из-за чего кажется комичной то большая, то меньшая затрата энергии – согласуется с инфантильным условием. Комизм при этом фактически всегда соотносится с инфантильностью.
Сказанное не противоречит тому факту, что ребенок сам как объект сравнения не производит комичного впечатления (разве что производит умилительное), как не противоречит и то обстоятельство, что сравнение с инфантильным воздействует комически, лишь когда различие в затратах не получает иного применения, так как при этом принимаются во внимание условия разрядки. Все, что включает психический процесс в какую-либо связь с другими, противодействует разрядке излишней энергии и находит ей иное применение. Все, что обособляет психический акт, способствует разрядке. Поэтому сознательная установка на ребенка как на объект сравнения делает невозможной разрядку, необходимую для комического удовольствия. Только в предсознательном обнаруживается такое приближение к обособлению в том виде, в каком мы можем приписать его и душевным процессам ребенка. Добавление к формуле сравнения («Так делал я, будучи ребенком», источник комического) принималось бы, следовательно, во внимание для различия средних величин, только если никакая другая связь не смогла бы притязать на избыток высвобожденной энергии.
Если далее продолжать попытку отыскать сущность комизма в предсознательной связи с инфантильностью, нам придется сделать шаг вперед от выводов Бергсона и признать, что сравнение, которое обуславливает комизм, должно не только пробуждать прежнее детское удовольствие и детскую игру, но и затрагивать детскую сущность как таковую – быть может, обращаться даже к детскому страданию. Мы расходимся в этом с Бергсоном, но остаемся в согласии с собой, приводя комическое удовольствие в связь не с воспоминаниями об удовольствии, а всегда только со сравнением. Возможно, что случаи первого рода покрывают до некоторой степени закономерный и непреодолимый комизм.
Присоединим сюда вышеприведенную схему случаев, в которых возможен комизм. Мы сказали, что комическая разница получается или а) от сравнения между другим человеком и мною; б) от сравнения, производимого исключительно в пределах другой личности; в) от сравнения, производимого исключительно в пределах моего «я».
В первом случае другой человек кажется мне ребенком, во втором – он сам опускается до ступени ребенка, в третьем – я нахожу ребенка в себе самом.
К первому случаю относится комизм движения и форм, душевных проявлений и характера. В инфантильном состоянии ему соответствует любовь к движениям, умственная и нравственная недоразвитость, как у ребенка, отчего глупый взрослый кажется мне комичным, напоминая ленивого ребенка, а злой напоминает ребенка избалованного. О детском удовольствии, утраченном взрослым человеком, можно говорить только тогда, когда речь идет о свойственной ребенку любви к движениям.
Второй случай, при котором комизм неразрывно связан с сочувствием, охватывает многочисленные случаи: и комизм ситуации, и преувеличения (карикатуры), и подражания, и унижения с разоблачениями. В этом случае уместна, по большей части, инфантильная оценка, так как комизм ситуации основан преимущественно на затруднениях, в которых мы вновь встречаем детскую беспомощность. Наихудшее из этих затруднений – нарушение прочих функций повелительными требованиями, которые предъявляются естественными потребностями – соответствует тому состоянию ребенка, когда налицо недостаточное владение телесными функциями. Если комизм ситуации оказывает воздействие через повторения, то тем самым он опирается на свойственное ребенку удовольствие от длительного повторения, которым дети так досаждают взрослым (одни и те же вопросы и истории). Преувеличение, доставляющее удовольствие и взрослым, находя обоснование в критике, связано с характерным для ребенка отсутствием чувства меры, с незнанием всех количественных соотношений, которые впоследствии изучаются как качественные. Сохранение чувства меры, или умеренность, есть плод позднейшего воспитания, она приобретается путем взаимного торможения душевных порывов, воспринимаемых в определенных сочетаниях. Если сочетания ослабляются, как в бессознательном сновидении и при моноидеизме[168] психоневрозов, то вперед выступает отсутствие чувства меры, свойственное ребенку.