Комическое, которое находят в умственных и душевных качествах другого человека, есть, опять-таки, лишь результат сравнения с моим «я». Но поразительно то, что это сравнение дает результат, разительно противоположный тому, который налицо в случае комического движения или действия. В последнем случае было смешно, когда другой человек производил большую затрату, чем считал бы необходимым произвести я. При душевных же процессах, наоборот, смешно, когда другой человек экономит затрату, которую, по моему мнению, необходимо произвести (бессмыслица и глупость суть функциональные недостатки). В первом случае я смеюсь, потому что другой слишком усложнил себе задачу, а во втором – потому что он слишком ее облегчил. Следовательно, сущность комического действия заключается, по-видимому, в различии (Differenz – букв. количественном различии. –
Итак, в единое понимание укладывается тот факт, что комичным выглядит человек, производящий в сравнении с нами слишком много затрат для своих телесных отправлений и слишком мало – для отправлений душевных. Нельзя отрицать того, что в обоих случаях смех является выражением превосходства, которое мы с удовольствием ощущаем над другим. При обратном соотношении, когда соматическая затрата другого человека меньше нашей, а душевная затрата больше, мы уже не смеемся; тогда мы удивляемся и изумляемся[151].
Обсуждавшийся здесь источник комического удовольствия, вытекающего из сравнения другого человека с моим собственным «я», – из различия между затратой на сочувствие и моей собственной затратой – генетически, быть может, самый важный, но, несомненно, не единственный. Мы учимся порой не проводить сравнений между собою и другим человеком, но получать доставляющую удовольствие разницу всего от одного из двух элементов – или от сочувствия, или от процессов внутри своего «я». Это доказывает, что чувство превосходства не имеет существенного отношения к комическому удовольствию. А вот сравнение необходимо для появления этого удовольствия. Мы находим, что это сравнение наблюдается между двумя затратами энергии, быстро следующими друг за другом и относящимися к одному и тому же процессу. Их мы либо создаем в себе путем сочувствия к другому, либо разыскиваем в наших собственных душевных процессах.
В первом случае значима, соответственно, другая личность, но только для сравнения с нашим «я». Все случается, когда доставляющее удовольствие различие в затратах энергии создается внешними влияниями, которые можно объединить под названием ситуации, отчего этот вид комизма называется также «комизмом ситуации». Качества лица, которое смешит, не принимаются при этом особенно во внимание. Мы смеемся и тогда, когда должны признать, что в той же ситуации мы вынуждены были бы сделать то же самое. Здесь комизм извлекается из отношения человека к внешнему миру, который часто оказывается сильнее. Этим внешним миром для душевных процессов в человеке являются еще условности и потребности общества – да даже его собственные телесные потребности. Типичный случай последнего рода возникает, когда боль или потребность к испражнению внезапно мешают человеку в его деятельности, предъявляющей определенные требования к душевным силам. Противоположностью, предъявляющей при сочувствии комическую разницу, является противопоставление изрядного интереса до помехи и минимального интереса, проявляемого к душевной деятельности после появления помехи. Человек, нас смешащий, смешон именно своей униженностью, однако унижен он только в сравнении с собою прежним, а не в сравнении с нами, так как мы знаем, что сами в подобном случае не могли бы повести себя иначе. Достойно внимания то обстоятельство, что мы можем считать унижение комическим лишь при сочувствии (у другого человека) и в то время, когда мы сами в таких же или подобных затруднительных обстоятельствах испытывали бы мучительные ощущения. Пожалуй, отсутствие мучений у нас самих и обеспечивает нам возможность счесть различие по итогам сравнения измененных количеств энергии исполненным удовольствия.