Останься со мной!

Мать твою, нужно сосредоточиться и решить, что мне делать, как действовать дальше? Если он не появится через час, через два, утром? Что мне предпринять тогда?!

Я выбралась на балкон и принялась рассеянно смотреть на открывавшийся вид.

Над морем разгорался рассвет. Небо над водой поначалу налилось темно-лиловым, а затем начало светлеть, бледнеть, окрашиваться желтоватыми, розовыми, багряными полосами. Все эта акварельная игра, двоившаяся и дробившаяся в водной глади, наполняла душу каким-то странным восторгом, ожиданием чего-то – одновременно тревожного и прекрасного.

Вот он – новый день!

Он ступает осторожно, несмело, как делающий первые шаги ребенок, но несет в себе столько неизведанного. Как переменится моя судьба в этот новый день? Куда она повернется? Принесет мне счастье и успокоение или новые тревоги, новую боль?

Разумеется, я знала ответ на этот вопрос, но в нежном розовом свете опускающегося на город утра, в доносившемся до меня пряном аромате цветов и эвкалипта, очень хотелось верить в лучшее.

Можно было разбудить кроткую Лали и попросить сварить мне кофе. Или попытаться уснуть, забравшись в кровать, где я провела уже столько ночей…

Но я просто стояла и смотрела вниз сквозь перила.

Когда солнце уже показалось из-за горизонта, в воздухе разлился мягкий розовый полусвет, а с моря потянуло прохладой и свежестью, там, внизу, началась какая-то суета, шум, голоса. Кто-то хлопнул дверью домика охраны, пробежал в дом, вернулся, лязгнули, открываясь, ворота.

И во двор, тяжело ступая, вошел человек в мятой, разорванной у одного плеча рубашке и в выпачканных землей брюках.

Я невольно сдавленно охнула и тут же прикусила кончики пальцев.

Это был Олег.

Мы с Володей прилетели в Москву спустя несколько дней после моего провального «побега».

Прямо в аэропорту нас встретил незнакомый мне парень с невыразительной внешностью. Эти мужчины со стертыми лицами, сколько еще раз мне придется сталкиваться с ними в будущем, получать от них указания, передавать через них раздобытые сведения…

Этот был лишь первым в длинной-длинной цепочке бесконечных серых непримечательных лиц.

Нас долго куда-то везли на машине с затемненными изнутри салона стеклами. Я не могла даже выглянуть в окно и оценить, как изменился город за время моего отсутствия. Все-таки я два года провела в «замке снежной королевы», не говоря уж о годах, прожитых с Мишей, когда я оказывалась в Москве тоже наездами.

Теперь мне странно было осознавать, что этот город, никогда не бывший мне домом, теперь станет им.

Наивная, я еще не понимала тогда, что не будет у меня никакого дома – никогда, по крайней мере в обозримом будущем. Да и потом – разве что «домик в три аршина», как шутила когда-то Зинаида Андреевна.

Володя ехал молча, откинув голову на спинку сиденья.

И мне вдруг подумалось, что ведь для него это тоже завершение огромного жизненного этапа. Должно быть, его обучение окончено, а я – его дипломная работа – вероятно, принята к рассмотрению и одобрена.

Я краем глаза рассматривала его. Удивительно, за последние месяцы в нем не осталось ничего мальчишеского, никаких прежних детских птичьих повадок. Он так повзрослел, мой мальчик-сосед, которому я когда-то по доброте душевной подарила свои коллекционные машинки. Из неуверенного в себе курсанта он превратился в спокойного сильного профессионала.

Мне трудно было разобраться, что именно я чувствовала к нему. Накладывались и воспоминания детства – сестринское отношение старшей к младшему, и безобидное поддразнивание юной женщины, догадывающейся о чувствах к ней, и то тяжелое, темное, больное, что однажды навсегда стало в моей душе ассоциироваться с родным городом и выходцами из него. Примешивалось и чувство отчаяния и бессилия оттого, что меня заманили в ловушку, заставили отказаться от собственной личности и заниматься тем, чем я никогда не хотела заниматься. Мне угрожали, меня шантажировали и в любую минуту могли убить, и никто никогда не узнал бы об этом.

У меня отняли все – и Володя имел к людям, сделавшим это, непосредственное отношение. Но он же спас меня, единственный – вступился и принял ответственность на себя.

Все эти эмоции переплетались, наслаивались, скатывались в такой огромный запутанный комок, что я поняла: мне никогда в этом не разобраться, не отделить зерна от плевел. С этой минуты я отказывалась разбираться, кем же для меня является Володя, что я к нему испытываю.

Он просто был в моей жизни – и все.

Автомобиль въехал в каменные ворота и затормозил.

Через лобовое стекло мне виден был лишь угол кирпичного дома. Я и представления не имела, где мы находимся.

Оказалось, нас привезли на какую-то дачу, расположенную где-то в Подмосковье. Более точного ее местоположения я так и не узнала, потому что была здесь всего несколько раз, и всякий раз нас доставляли сюда на машине с закрытыми изнутри окнами.

– Не волнуйся, – шепнул мне Володя, когда мы выходили из автомобиля.

Я дернула плечом: вот еще!

Водитель сопроводил нас по аккуратно вымощенной дорожке в глубь огромного участка, занятого очень ухоженным садом.

Стояла ранняя осень.