Останься со мной!

– Вот сейчас! Смотрите вверх, скорее! – дернул меня за руку Гюлар.

И в ту же секунду где-то за деревьями тяжело бухнуло.

Со свистом взлетела в воздух ракета, разорвалась высоко в черном небе и накрыла сад мерцающим лиловым куполом. Следом за ней затрещал следующий заряд – и изумрудные сверкающие брызги присоединились к не успевшим еще погаснуть лиловым. Ракеты следовали одна за другой, взрываясь золотыми змейками, опадая на землю серебристыми мерцающими звездами, раскрываясь разноцветными зонтиками. Красочные вспышки на долю секунды высвечивали волшебный сад из тьмы. Я увидела супругу посла, стоявшую у беседки с задранной головой и таким выражением лица, словно ей не фейерверк демонстрируют, а заставляют выпить касторки. И самого посла, говорящего что-то Завьялову. И «старую обезьяну» Колпакчи, и Саенко, и Олега…

Вспышка высветила его из темноты лишь на секунду, отбросила тревожный рубиновый отблеск на лицо.

Я успела заметить, как к Радевичу, стоявшему у беседки, подошел официант – тот самый, с миндалевидными глазами – что-то быстро сказал на ухо.

И тут же все погасло.

Через долю секунды, когда разорвался следующий заряд, окрасив лица всех присутствовавших золотисто-оранжевым, никого у беседки уже не было.

Минут через пятнадцать фейерверк закончился несколькими мощными залпами. В черном небе вспыхнуло целое соцветие алых, золотых, изумрудных, ярко-синих и фиолетовых ракет, затухая, осыпавшихся в сад. Еще несколько секунд над головой мерцали последние отблески салюта, одиночные мелкие искорки, а потом все погасло.

Гости принялись аплодировать.

Особенно старалась супруга посла – отбила, наверное, все ладони.

Саенко так и светился от самодовольства. Гюлар, извинившись передо мной, кинулся к нему, принялся тормошить и расспрашивать, где он раздобыл таких замечательных пиротехников.

– Я просто обязан их заполучить для следующего приема в моем загородном доме, – твердил он. – Моя вилла расположена у моря, можно было бы поместить пиротехников на барже, в нескольких метрах от берега. Тогда каждый залп удваивался бы, отражаясь в воде.

Глаза у Фаруха уже затуманились, предвкушая зрелище.

Саенко же недовольно поморщился: ему, кажется, совсем не улыбалась перспектива быть обойденным каким-то мелким турецким чиновником. Даже если он с ним дружен. На почве тенниса – так, кажется, объяснил мне их знакомство Гюлар.

Теннис…

Я снова поймала себя на каком-то смутном ощущении неточности, фальши.

Саенко, отделавшись от Гюлара, обратился ко мне:

– Вы нам споете сегодня? О, пожалуйста, не отказывайте! Хотя бы две-три песни. Очень просим.

И я, улыбнувшись, кивнула.

Петь мне не хотелось совершенно. Поднимавшееся изнутри смутное тревожное чувство не давало покоя. Я что-то упустила, не заметила. Что-то промелькнуло мимо меня, что-то важное, какая-то зацепка…

Но отказывать было нельзя. Меня ведь и пригласили сюда именно как певицу, раскрученную исполнительницу, на которую консульским гостям приятно будет поглазеть. И если бы я начала ломаться, мог бы возникнуть резонный вопрос: а что я, в таком случае, вообще делаю на этом великосветском приеме, находиться на котором мне было явно не по рангу?

– Конечно, – мягко улыбнулась я.

Для выступления мне отвели одну из беседок – полукруглую, с широким открытым входом. Таким образом, получилось некое подобие сцены. Гости же расположились у ступеней беседки, под деревьями. Саенко отдал какие-то распоряжения, и вскоре беседка и пространство вокруг нее оказались довольно ярко освещены.

Я пошепталась с оркестром, дала им указания, как мне аккомпанировать, и запела.

Сегодня был как раз тот случай, когда я проделывала все совершенно механически, не вкладывая в выступление ни частички души.

О, я отлично это умела!

За столько лет у меня выработалась привычка работать на «автопилоте»: я научилась совершенно отключаться от происходящего, уходить глубоко в собственные мысли, голос же, диафрагма и вообще все тело действовали автономно. Мало кто из зрителей мог заметить разницу. Разве что, рассеянно удивиться: отчего это песня, казавшаяся такой проникновенной, сегодня затронула чуть меньше?

Я запела, одновременно напряженно разглядывая гостей.

У посла вид был усталый: он давно бы уже отправился домой, если бы не его бульдогообразная супруга, любительница светских развлечений. Престарелая благотворительница с благостным выражением лица покачивала головой в такт музыке. Рядом с ней не менее благообразно застыл Завьялов. Саенко слушал меня, прислонившись к толстому, покрытому липкими полосками стволу пальмы, обвитому гирляндой мерцающих огоньков. Гюлар протиснулся мимо него, что-то коротко буркнул и пробрался в первые ряды зрителей.

Олега нигде не было видно.

Я снова и снова вглядывалась, пытаясь рассмотреть, не стоит ли кто-нибудь поодаль, за спинами других гостей или спрятавшись в тени деревьев.

Но его не было!