Останься со мной!

Пускай даже здесь, в проклятой розовой комнате, с решеткой на окне, с изученным до мельчайших подробностей забором, столбом высоковольтной линии и лесом до горизонта.

Я готова была умолять дать мне еще один шанс, обещать, что буду стараться, что теперь поведу себя иначе!

Только вот, как я подозревала, капитану Рыбкину до моих заверений дела будет не больше, чем до надоедливого жужжания докучливой мошки.

– Алина, – устало сказал он, – вы меня окончательно разочаровали. Больше тратить на вас свое время я не буду. Я немедленно отправил бы вас отсюда…

Он не стал уточнять, куда именно.

Но это было очевидно.

Я так стиснула руки, что заболели суставы.

– Скажу вам честно, я даже отдал уже соответствующие распоряжения. Но внезапно нашелся сотрудник, который вызвался продолжить работать с вами под свою ответственность. Надеюсь, вы осознаете, насколько вам повезло?

– Да! – горячо закивала я. – Да!

Это было все равно как услышать о помиловании, стоя уже на ступенях эшафота.

Векам стало горячо, голос срывался…

На меня обрушилась сумасшедшая, дикая жажда жизни! Какой угодно – любой, пусть самой жалкой, ничтожной, зависимой. Жизни без права на собственные решения, на свободу воли.

Лишь бы дышать.

Видеть каждое утро рассвет.

Жить.

– Сейчас вы с ним познакомитесь, – тем временем продолжал Рыбкин. – Отныне этот человек – ваш куратор. И я от души рекомендую вам проявить к нему уважение.

Он оставил меня все так же потерянно сидеть на краешке койки, тщательно собрал со стола свои бумаги и вышел за дверь.

А еще через пару секунд в комнату вошел другой сотрудник. Видимо, тот самый безымянный герой, вызвавшийся отсрочить мое списание в утиль.

Я подняла голову.

Невыплаканные слезы жгли веки, и мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы как следует разглядеть вошедшего.

Господи, да это же был совсем мальчишка. Лет двадцати, не больше! Он сделал всего несколько шагов – и застыл у двери, как-то странно глядя на меня. Эта забавная воробьиная манера наклонять голову чуть набок, круглые серые с крапинами глаза, острый нос, неприметные русые волосы, топорщившиеся на макушке непослушным вихром…

– Ты и машинки сюда перевез? – спросила я, откашлявшись.

– Машинки? Какие машинки? – спросил вошедший.

– «Волги»… «Чайки»… – протянула я. – Знаешь, я теперь из первых рук знаю, что они имеют огромную коллекционную ценность. Можешь разбогатеть!

– Они дома остались, – вдруг отозвался он. – Стоят в моей детской комнате, на книжной полке. Только «Волгу-такси» Гришка Багров в девятом классе стащил.

И я вдруг охнула, прошептала, захлебываясь подкатившими слезами:

– Вовка!

И бросилась ему на шею.

Он же, едва дыша, поглаживал меня рукой по спине и говорил ласково:

– Ну-ну! Все. Ну, все, ладно? Я тут. Я с тобой. Теперь с тобой.

Вовка, смешной мальчишка-сосед, мелкий, вечно голодный воробушек, боявшийся темноты. По-детски влюбленный в меня пацан, которому я так щедро подарила когда-то все свои коллекционные автомобильчики. Вовка – в выцветших коротковатых шортах, с исцарапанными коленками, вечно чинящий во дворе старый раздолбанный велосипед.

Его появление в этой комнате было таким неожиданным, таким чудесным, что я поначалу утратила связь с реальностью. Не смогла сопоставить два и два. Решила, что он каким-то образом разыскал меня здесь, добился свидания – не помню, сколько еще подобной сказочной чепухи успело промелькнуть у меня в голове.

– Вовка, какой ты взрослый, – шептала я, то приникая к нему, то отстраняясь, чтобы заглянуть ему в лицо. – Как же ты меня нашел? Вовка, а ты не знаешь, как там мама?

– Евгения Константиновна здорова, – отозвался он. – С ней все в порядке, живет в Москве по тому же адресу.

– Ты ее видел?

– Нет, – качнул он головой. – Нет, не видел. Просто узнавал.

Он помолчал немного, глядя куда-то в сторону.

Как в детстве, когда отчаянно смущался выдать свои чувства по отношению ко мне, изо всех сил старался казаться равнодушным.

– И насчет твоего… м-мм… приятеля.

– Миши?

– Да, Михаила Брискина. После твоего исчезновения он, вероятно, догадался, что в дело вмешались органы, поэтому свернул свой бизнес в Европе – полагаю, временно – и перебрался в Южную Америку.

– Ясно, – рассмеялась я. – Я, знаешь, и не думала, что Миша хоть десять минут станет по мне убиваться. Не с его гедонизмом. Что бы ни случилось – вечеринка продолжается!

Володя молча смотрел на меня, затем отвел волосы с моего лба. Между бровей его залегла тонкая морщинка, губы напряженно сжались.

Я поняла, что он чего-то ждет от меня.

И боится этого.

И только тут в голове у меня, наконец, прояснилось, и я задала правильный вопрос:

– А как ты все это узнал? Про маму, про Мишу… Откуда ты вообще мог узнать про Мишу?! А, Вова? Мы ведь в последний раз виделись, когда ты тащил мой чемодан на автобусную остановку. И как… Как ты меня здесь нашел? Как тебе разрешили со мной увидеться?

Вовка смотрел на меня все так же прямо.

Я понимала, что врать мне и отпираться он не станет. И в то же время отчаянно боится: как я отреагирую, когда пойму… пойму правду!